– Вчера! Из своего охотничьего ружья!

Мама кивнула, будто поняла.

– Я говорила с ним сегодня Анна. С Отсо все хорошо.

– Но я… – У меня пересохло в горле.

Что вообще здесь творится?

– Похоже, тебе приснился кошмар… – осторожно произнесла она. – Думаю, нужно позвонить доктору, пусть оценит твое состояние. Заодно, может, посоветует хорошее успокоительное средство. Мне не нравится, что ты просыпаешься вся в поту и с трудом отличаешь сон от реальности.

Она ничего не понимает. Ничего.

– Какое сегодня число, мам? – тихо спросила я.

– Третье июня.

– А день недели?

Мама задумалась.

– Среда.

– Среда? Не четверг?

– Да. Анна, что с тобой? Может, все из-за этого синяка?

Я прикоснулась пальцами к ушибу и задумалась. Откуда он? Где я могла так удариться? Что случилось? Почему я ничего не помнила?

– Мама, мне нужно в дом Ярвиненов, – решительно сказала я и указала на коляску.

Но она не спешила мне помогать.

– Зачем? – уточнила мама, сузив глаза.

– Мне нужно увидеть Отсо! Я просто не верю, что он жив, понимаешь? Я своими глазами вчера видела, как он выстрелил себе в лицо. Из собственного ружья! Я…

«Стояла рядом в этот момент, и все мое лицо, и вся моя одежда были в крови», – но ничего из этого я не произнесла вслух, потому что была поражена реакцией мамы. Она явно все больше и больше уверялась в том, что я схожу с ума.

– А если он жив, как ты говоришь, – добавила я, – мне нужно предупредить его.

– О чем?

Лицо мамы выражало только одно – недоверие.

– Нужно, чтобы ружье держали подальше от него! Чтобы не оставляли его одного! Чтобы кто-то был рядом!

– Анна…

Рискуя упасть на пол, я потянулась за инвалидным креслом:

– Я все равно не верю, что он может быть жив! Я видела, как его мозги разлетелись по комнате! Видела, как он погиб!

– Анна! – В последний момент она успела ухватить меня за талию и не дать рухнуть на пол.

Дрисс, чувствуя тревожность момента, сел и заскулил.

– Анна! – прикрикнула мама, возвращая меня на место и тряся за плечи. – Да что с тобой?! Приди уже в себя!

Из моих глаз брызнули слезы.

– Мам, поверь, просто поверь мне. Происходит что-то очень плохое! Мне нужно его увидеть, нужно предупредить. Если он действительно жив, я…

– Анна, посмотри в окно, – встряхнула она меня. Ее глаза блуждали по моему лицу, а сжатые губы стали мертвенно-бледными. – Посмотри! Привезли тело Мики.

Я повернулась к окну и ощутила, как леденеют конечности. Из остановившегося у дома Ярвиненов большого черного автомобиля несколько крепких мужчин выгружали гроб. Навстречу им выбежал Отсо Ярвинен. На нем были черная рубашка и черные брюки. Он очень хотел им помочь, но помощь работникам ритуального бюро не требовалась: они пронесли гроб мимо него и втащили в дом.

«Жив», – пронеслось в сознании.

Отсо – необходимое уточнение.

А в гробу тогда…

У меня закружилась голова.

Такое просто невозможно забыть, но как я могла? Почему никто, кроме меня, не видел никаких странностей в происходящем? Почему никого не волновало, как все это произошло?!

– Дыши, Анна, дыши, – погладила меня по руке мама.

Дрисс снова заскулил – будто почувствовал.

Я закрыла лицо руками и приказала себе вспомнить. Но сколько ни старалась, ничего не получалось. Не было никакого понедельника, не было никакой смерти Мики. Все это бред.

– Мам, мне нужно туда, – решительно сказала я, отнимая ладони от лица. – Мне нужно все узнать и понять.

– Что ты хочешь понять, Анна? – Уголок ее губ подергивался в нервном напряжении.

– Хочу понять, почему мир сошел с ума! – затараторила я. – Почему ты твердишь, что Мика умер. Почему не веришь, что я видела, как Отсо отправил себя на тот свет. Почему смотришь сейчас на меня, будто я последний псих!

– Так. Я знаю, что делать. – Она тряхнула головой, а затем встала. – Сейчас я позвоню доктору Литвиненко и узнаю, сможет ли он подъехать к нам сегодня, чтобы осмотреть тебя.

– Да не нужен мне твой психотерапевт, мам!

Мне хватило двух сеансов у Литвиненко в прошлом году, чтобы понять, что этому хлыщу с очками в роговой оправе гораздо интереснее, чем занимается в свободное время моя мать, чем мое реальное состояние. Он пытал меня в течение двух часов, задавая наводящие вопросы о том, не испытываю ли я депрессивных состояний и не собираюсь ли покончить с жизнью после аварии.

Мы не говорили о том, как прекрасна жизнь, и о том, что нужно искать положительное в событиях каждого дня. Все, что я запомнила, – это его театрально проницательный взгляд с прищуром и попытки выявить во мне хоть какие-то психологические дефекты.

Спасибо, но нет.

– Побудь тут, а я схожу позвоню, – сказала мама.

Ее губы дрожали.

– Мама!

– Тебе нужно остаться здесь. – Она взяла коляску за ручки и вытолкала ее за дверь.

– Ты не можешь так со мной поступить! – охрипшим голосом крикнула я. – Мам! Ма-а-ам!

– Сейчас я вернусь, и будем завтракать. – Мать постаралась придать голосу ласковые нотки, но у нее и раньше-то это не очень хорошо получалось. – Потерпи немного!

– Ма-а-ам! – Я практически свешивалась с края кровати.

– Дрисс? – позвала она.

Но пес не пожелал выйти. Уткнулся широким лбом в мое бедро и отвел взгляд.

Тогда она просто вышла и заперла дверь.

Я слышала, как ее шаги удаляются по коридору, и захлебывалась в рыданиях. Лишить меня «ног» даже для нее было слишком жестоким поступком.

– Мам! – прокричала я в последний раз так громко, что начало жечь в горле.

И бессильно опустилась на подушку.

Что теперь делать? Ползти? Выскользнуть из окна? А дальше?

Меня колотило от обиды и осознания собственной беспомощности. А еще от отвращения. Потому что в это самое мгновение я поняла, что даже ради того, чтобы увидеть Мику и убедиться в том, что он действительно мертв, я не готова встать с кровати и открыть всему миру своей секрет.

Если раньше я лишь мысленно признавала, что ненавижу себя за это, то теперь готова была расписаться под этим утверждением кровью.

Я хотела встать, но не могла. Страх по-прежнему был сильнее меня.

Я могла подняться и уйти, ведь меня больше ничего не держало, но вместо этого достала телефон, пролистала входящие/исходящие за прошедшие дни, нашла входящий от Мики и набрала его.