— Его хоть успели допросить? — спросил шеф уже спокойнее.

— Да, вчера во второй половине дня. Я посылал к нему Габера. А сегодня утром он должен был прийти к нам уточнить показания.

Грацци достал из кармана свой красный блокнот, в который он занес все, что Жан Лу запомнил из разговора с Риволани. Накануне они, хотя и не застали Кабура дома и не имели ордера на обыск, правда наспех, ничего не сдвигая с места, на свой страх и риск, без ведома консьержки, осмотрели его маленькую квартирку и, вернувшись в префектуру, уселись друг против друга за столом под самой лампой в комнате инспекторов, где, кроме них, никого не было. В это время Кабур и причины его отсутствия беспокоили их куда больше, чем водитель грузовика. К тому же Жан Лу торопился. И на этой странице Грацци успел записать всего лишь несколько бессвязных фраз, едва ли набралось бы на три строчки в отчете.

— Раз в неделю он ездил на Юг. Перевозил разные товары, а на обратном пути доставлял в Париж ранние фрукты и овощи. На прошлой неделе у него на дороге около Берра случилась поломка, и ему пришлось поставить грузовик на ремонт в ближайшую мастерскую. Ремонт должен был занять несколько дней, и он предпочел вернуться поездом. Он собирался отправиться за грузовиком в конце недели.

Таркен, так и не снявший шляпу, сказал: может, это и так, но он вовсе не просил рассказывать ему жизнь шофера.

Грацци продолжал:

— Итак, Риволани сел в поезд в пятницу вечером. Описания, которые он дал другим пассажирам, совпадают с тем, что показали Кабур и актриса, у которой мы были во второй половине дня. Сейчас она, вероятно, уже ожидает в приемной.

Грацци взглянул на часы: 11 часов 30 минут. Наверное, она уже заждалась. Таркен, не сводивший с него глаз, велел Жуи пойти побыстрее разделаться со старухой. Если понадобится, они ее снова вызовут.

— При его работе, — продолжал Грацци, когда Жуи вышел из комнаты, — он засыпал сразу, стоило ему где-нибудь присесть. В купе он первым растянулся на своей полке и последним проснулся. Он ничего не видел, ничего не слышал.

Голос Тино Росси за спиной Грацци заметил, что в купе все-таки что-то произошло, и тот, кто дал себе труд дождаться, пока шофер вернется из кинотеатра, вряд ли собирался покарать его за то, что он спал.

— Как бы то ни было, он ничего такого не смог вспомнить. У убийцы, возможно, память оказалась лучше, чем у него.

Зазвонил внутренний телефон. Таркен взял трубку, покачал головой, повторил несколько раз: да, да спасибо, старина, и, повесив трубку, сказал, что Грацци повезло, след все-таки остался: револьвер.

Ротру категоричен. Это «Смит-и-Вессон», выпущен недавно, пули надпилены человеком, который разбирается в оружии, револьвер был с глушителем. Да, цыплятки мои, с глушителем. Ротру утверждает, что глушитель в форме груши, а не цилиндра, он говорит, что мог бы нарисовать этот глушитель.

Грацци, до того не выносивший, когда его шеф произносил некоторые слова, например, «категоричен», что становился даже несправедливым, заметил, что Ротру не раз уже, поглядев на кусочек свинца, угадывал чей-то цвет глаз, а потом оказывалось, что все это совсем не так. Так что не смешите меня с его рисунками.

Но Грацци явно было не до смеха, его голубые глаза были устремлены на Таркена, который уперся взглядом в его галстук; вдруг шеф вскочил со своего стула, да так резко, что, казалось, вот-вот проглотит и свой окурок, и Грацци вместе с ним. Но он ничего не сказал. Тыльной стороной ладони сдвинул шляпу на затылок и отвернулся к окну.

Глядя ему в спину, куда-то между лопаток, Грацци выпалил, не переводя дыхания, громко и четко, что им все-таки не следует мешкать, потому что, если уж вы хотите знать мое мнение, этого Кабура так до сих пор и не нашли, а ведь он очень торопился, когда выходил из дому, даже не выключил лампу над умывальником, и если мы будем долго раскачиваться, он успеет еще пострелять по мишеням. Помолчав с минуту, он добавил, что водитель грузовика оставил жену и троих детей.

— Подумать только, — отозвался Таркен.

Он продолжал неподвижно стоять у окна, и со спины он выглядел куда лучше, почти человечным в своем толстом пальто, у которого еще несколько дней назад распоролся один из швов. Он, вероятно, думал: нет, это не Кабур, тут действовал настоящий профессионал, и главное, конечно, то, что произошло в поезде; если я сумею разослать десяток парней к оружейным мастерам и выудить кое-какую информацию у полиции нравов, то, уверен, не пройдет и двух суток, как все будет кончено. Мы его схватим и передадим Фрегару, а этот болван Грацци пусть продолжает строить из себя Шерлока Холмса, если ему так нравится. Кому он все это говорит?

Зазвонил телефон. Таркен медленно повернулся, усталым жестом снял трубку, покачал головой, потом выругался в сердцах: «Что? Где? В лифте?», прикрыл трубку своей пухлой рукой и сказал, что, ему, Грацци, и впрямь следовало бы пошевеливаться, да и всем им тоже, потому что мы увязли не на шутку. Твоя актриса сюда не явится, ее укокошили два часа назад. И ответил уже по телефону: конечно, конечно, сейчас приедем, кому вы все это говорите?

Ее перенесли в спальню и положили на кровать. Чтобы не трогать лифт с места, ее пришлось отнести на руках на ее этаж, одна туфля на высоком каблуке упала, и ее оставили в прихожей.

На лице Элианы Даррес застыло выражение удивления. Пуля словно тяжелым молотом раздробила ей грудь, но крови, если не считать той, что на платье и на меховом манто из настоящего леопарда, было не так уж много.

Жан Лу вбежал, запыхавшись, оттолкнув в дверях полицейского и помощника прокурора (Таркен и Грацци в это время стояли возле кровати), он успел лишь сказать: привет, шеф, — и опустил глаза. Он тотчас отвернулся, лицо его исказила гримаса, казалось, его сейчас стошнит. Грацци вышел с ним на лестницу.

Теперь ему стало по-настоящему страшно.

Сначала в субботу утром в купе убивают Жоржетту Тома.

В субботу вечером сообщение об этом появляется лишь в одной газете, остальные расскажут о случившемся только в понедельник. В субботнем вечернем выпуске дается простой перечень имен. В понедельник газеты уже более подробно сообщают о Кабуре, Гароди, Даррес, Риволани. Но, по всей видимости, убийцу что-то беспокоит, и поскольку это «что-то» имеет для него очень большое значение, он убирает одного за другим еще двух пассажиров этого купе.

Грацци думал о Кабуре, который исчез в субботу, оставив в доме зажженную лампу… Убийца он или сам уже убит?

Грацци думал о девушке из Авиньона, которую Габеру так и не удалось найти. А не напал ли уже убийца, который хитрее, а может, и осведомленнее их, на ее след?

— Они убили Риволани? — спросил Габер.

— Так же, как и ее. Ближе чем с двух шагов, из револьвера.

Почему ты сказал «они»?

— Не знаю, — ответил Габер.

Он был бледен, но держался. Ему всего двадцать три года.