Он встал, направился к двери, обернулся к Алуайо, который оставался в комнате один и сидел, прижав трубку к уху, и сказал:

— Жорж, Жорж, говорю тебе, не стоит тратить нервы, оставь это, думаю, мы напали на след.

Он вошел в кабинет к шефу, где сидели Грацци и Таркен, и проговорил: простите меня, может, я и скажу сейчас глупость, но красотка, актриса и шофер не стоят каждый и двухсот пятидесяти тысяч старых франков. На прошлой неделе в одном марсельском кафе был продан лотерейный билет. Он выиграл семьсот тысяч старыми. Понятно, выигрыш не самый крупный, но что вы на это скажете?

На губах у шефа сразу заиграла улыбка, отвратительно самодовольная улыбка. Грацци же, соображавший куда медленней, еще секунды две сидел, повернувшись к двери, глядя на Малле, ничего не понимая. Потом он вскочил и протянул руку к телефону.

Таркен уже успел схватить трубку и попросил соединить его с кем-нибудь из компании Национальной лотереи, и побыстрее, а также заказал два разговора с Марселем, с префектурой и с кафе на улице, как ее там (Феликса Пиа, подсказал Грацци), на улице Феликса Пиа. Не знаю я, как это пишется, и номера телефона тоже не знаю, не лезьте ко мне со своими глупыми вопросами.

Номер билета был 51708 (разряд 2). Он был в продаже в кафе на улице Феликса Пиа в последний четверг сентября вместе с двадцатью тремя другими билетами полного номинала[3].

Хозяин кафе считает, что нечего поднимать столько шума из-за такой мелочи. В 1935 году он продал билет с главным выигрышем, в пять миллионов тогдашних франков. Можете себе представить… А сейчас билетов, выигрывающих до миллиона старыми, он продает в год больше полусотни. Популярности ему они не принесли. «Билет-убийца» — конечно, такой заголовок мог бы произвести впечатление, но господа из Парижа не дети, они сами должны понимать, что он предпочел бы обойтись без подобной рекламы.

Кто купил билет, он не знает. Как, впрочем, не знает и кто именно его продал. В кафе их трое: сам хозяин, хозяйка и официант, Роже Трамони, славный парень, страдающий астмой.

К шести часам вечера в среду, когда служащий из Национальной лотереи пришел за непроданными билетами, шестнадцать билетов разошлись, в том числе и счастливый.

Жоржетта Тома заходила в кафе во вторник вечером, чтобы встретиться с Пьером Бекки. Он играл в карты с другими посетителями.

Ожидая, пока они закончат свою партию, она выпила аперитив, перекинулась несколькими словами с хозяйкой.

Может быть, как раз тогда она и купила лотерейный билет, но ни сам Ламбро, ни его супруга продать ей его не могли, так как она вскоре отправилась готовить ужин, а он не отходил от стойки в течение всего вечера.

Следовало бы выслушать показания официанта Роже, но бедняга как раз сейчас отдыхает в Приморских Альпах, может быть, он что-нибудь и припомнит. Они постараются найти его и допросить, но на это понадобится время. Во всяком случае, господам из Парижа следовало бы понять: ради семисот тысяч франков никто не станет убивать человека. Согласен, они не нуждаются в моих советах. И все-таки.

— Убивают и ради гораздо меньших сумм, — сказал Таркен. — Точно, это она купила билет, тут все сходится. Во вторник вечером, ожидая, пока ее стюард закончит партию в белот, она пропускает стаканчик за стойкой, затем перекидывается несколькими словами с хозяйкой, а потом подходит к стойке, где лежат сигареты и где официант продает кому-то почтовые марки, просит дать ей пачку сигарет или там еще чего-то и добавляет: покажите-ка мне, какие у вас лотерейные билеты, может быть, у вас случайно есть «мой» номер.

Таркен вытащил из верхнего кармана пиджака сигарету, поискал спички, сказал: огня, пожалуйста, и добавил, что он, Грацци, может ему поверить, он так ясно видит эту сцену, как если бы сам присутствовал при этом, настоящее широкоэкранное кино.

— В среду вечером, дружок, она отправляется со своим прохвостом перекусить в пиццерию на улице, никак не запомню названия…

— Феликса Пиа, — подсказал Грацци.

— Да, именно так. Я все это вижу так ясно, как если бы сам там был. Неяркий свет, оркестр играет медленный вальс, в общем, все как полагается.

— В пиццерии Сен-Морон нет оркестра. Я это знаю, сам там был.

Таркен поднялся, наставил указательный палец на галстук Грацци, обошел стол и проговорил:

— Эх ты, недотепа, вот ты и попался, а я соображаю, работаю головой, тут недостаточно просто куда-то ездить. Может быть, там и нет оркестра, но будь уверен, играло радио или был включен телевизор.

— Не понимаю.

— Да ты никогда ничего не понимаешь. Тебе случалось в среду вечером слушать радио? Как ты думаешь, какое сообщение добрая половина людей ожидает по средам? Результатов последнего тиража Национальной лотереи, недотепа.

Грацци ответил: пожалуй, так, но не следует из этого раздувать целую историю, какой тут вывод?

— Она, конечно, не подпрыгнула от радости, — продолжал Таркен, — она сохраняла невозмутимость, даже не пикнула, только вид стал мечтательный. Так что ее дружок почти и не обратил внимания, только спросил: «Что это с тобой? Ты устала?». А она ответила: «Да нет, малыш, пустяки. И потом, я не совсем уверена». Потому что она и впрямь не была уверена. Она, видимо, дождалась, когда окажется в номере. И пока этот тип спокойно укладывался в постель, взглянула на свой билет. Говорю тебе, я все это вижу так, как если бы сам там был.

Он притушил окурок, взглянул на часы, взял трубку — как раз зазвонил телефон — и успел бросить Грацци:

— Она личность, твоя красотка.

Он постучал себя по груди, сказал: «алло». Грацци грыз ноготь большого пальца, думая о белье, которое было помечено буквой «Ж», о молодой черноволосой женщине, которая в четверг, выходя из гостиницы, купила газету, желая убедиться, что выиграла достаточно денег и может купить себе новый «дофин» со своими инициалами на дверцах, о тридцатилетней женщине с серьезной и внимательной улыбкой, сумевшей скрыть от посторонних глаз и удивление, и радость, и то, что ей никак не удается уснуть, но не сумевшей сохранить свои семьсот тысяч франков.

16 часов 20 минут.

Лотерейный билет номер 51708 был предъявлен к оплате неизвестным лицом 5 октября около 11:30 в отделении Национальной лотереи на улице Круа-де-Пти-Шан в Париже.

Кассиры запомнили человека, который явно нервничал, пряча свои семь тысяч новых франков в новеньких купюрах в старый кожаный бумажник. Они наверняка смогли бы его опознать. Память на лица — обязательное требование к людям их профессии.

Приметы: 35—40 лет, лицо длинное, нос длинный, шатен, волосы зачесаны наверх, чтобы казаться выше, рост приблизительно метр семьдесят, худой, цвет лица бледный, серое пальто, без головного убора.