И где интересно этого красавца валить? Незаметно подойти на голожопом пляже, достать… Что, спрашивается, достать и откуда? И, потом, у него теперь достоинство по колено, если что, отобьется.

В гостинице к нему тоже не подойдешь, на маршруте тем более не перехватишь. Да и не знаю я маршрута его движения. Я вообще глубоко не в курсе, зачем он через пару часов приедет в Стокгольм, что будет делать и где его искать. Хотя… Хотя, возможны варианты.

Бар в аэропорту был на удивление почти пуст, только парочка в углу и какой-то здоровенный мужик у стойки бара спиной ко мне. Я присел, выложил на столик телефон, заказал кофе и принялся ждать. Достал сигареты и тут же спрятал обратно, здесь не курили. Попробовал принесенный кофе и политкорректно отставил в сторону. Телефон тихонько загудел и принялся кружиться по столу.

— Да.

— Посмотрите направо… — давно посмотрел. — Я здесь, — высокая женщина за стеклянной стенкой улыбнулась и помахала рукой. Я сделал то же самое — обворожительно оскалился и поднял руку.

Она вошла и остановилась возле меня. Как истый джентльмен и настоящий европеец, я вскочил на ноги и предложил даме стул.

— Кофе?

— Ну, что вы? — ее английский оставлял желать… — Здесь никто его не пьет.

— Не умеют готовить?

— Думаю, что просто не хотят.

— Вы — Рут? — высокая, широкоплечая, коротко стриженые каштановые волосы, не девушка Бонда, но и не баба Яга.

— По крайней мере, так записано в метрике, а вы — Хоэль?

— Сознаюсь.

— Признаюсь по секрету, представляла вас несколько иным.

— По пятницам я выгляжу исключительно так.

— Тогда пусть каждый день будет не четвергом.

— Настаиваю на этом.

— Уф-ф, — сказала она, облегченно. — Я, если честно, не очень сильна в английском. Вы говорите по-шведски?

— Увы, — сокрушенно покачал головой я, — вообще не знаю. Как насчет немецкого?

— Так же, как у вас со шведским, — она виновато улыбнулась. — Может, самую малость получше — как говорится, верю и сразу. — Может, попробуем испанский?

— Конечно же! — радостно вскричал я. — Простите, что не догадался сразу.

— Желаете еще чего-нибудь? — поинтересовалась она. Ее испанский был безукоризненным и вместе с тем безжизненным и фальшивым, как поддельные елочные игрушки. Немцам он всегда давался с трудом.

То, что моя новая знакомая — немка, я понял сразу. Еще один птенчик из гнезда Мильке (Эрих Мильке — директор МГБ ГДР), вернее, Вольфа (Маркус Вольф — в течение тридцати лет руководил разведслужбой Штази МГБ ГДР)… Не так уж и мало разбрелось их по свету после разгрома Штази, кое-кто теперь работает на нас. К сожалению, очень немногие.

— Просто хотел поесть, — сознался я, — но если все остальное готовят также как кофе…

— Поехали, — рассмеялась она. — Будет вам обед.

— Давно не ел такого чудесного борща, данке шен!

— Вы еще не пробовали моих котлет, — ответила она, теперь уже, на чистом русском.

— Отличное произношение. Часто практикуетесь?

— Почти ежедневно, я переводчица в шведско-российской фирме. Отличное прикрытие.

— А откуда любовь к русской кухне?

— Просто люблю готовить. Котлеты будете?

— Конечно.

Кофе мы пили в кабинете, и он не шел ни в какое сравнение с аэропортовским, в смысле, был выше всяких похвал.

— Не желаете коньяку?

— Не в день работы.

— Что вам известно о задании?

— Только объект.

— Вы его знаете? — удивилась Рут.

— Конечно, некий Максимовский, приказано уточнить у вас задачу, потом отловить его и отработать.

— О, господи! Вы собрались этого человека убрать?

— А, что еще прикажите с ним делать? — удивился я. — Изнасиловать под звуки вальса?

— Боюсь, мне все-таки придется уточнить вам задачу, она хихикнула, — извините.

— За скормленные мне котлеты с борщом можете хохотать надо мной, сколько душа пожелает, а за кофе — даже слегка поколотить.

— Вы должны прикончить не Максимовского.

— Не его? — удивился я. — Тогда кого же?

— Отвечаю по порядку, — сочувственно глянула на мою, враз поглупевшую физиономию и улыбнулась. — Конечно же, не Максимовского, а тех, кто собирается убить его.

От зверской силы удара я буквально впечатался в стену. Мой многострадальный копчик вошел в плотный контакт с торчащим из нее камнем. Чтобы не закричать от боли, я вцепился зубами себе в ладонь.

Найти место, где наш клиент, танцор и жизнелюб, будет проводить вечер, оказалось не так уж и трудно. Значит, и тем и другим это вполне по силам.

— Я тут прикинул, в «Гюльдене Фрелен» он не пойдет. И в «Фен Смо Хус» тоже вряд ли.

— Почему вы так решили?

— Слишком чинно и там не танцуют.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Кафе «Виктория» отпадает по той же причине. В «Принсен» бывает много русских, а он с ними за границей не очень любит встречаться. Видать, они ему в России надоели.

— Что дальше?

— Танцевальная студия «Чикаго». Танцы-шманцы с девяти вечера до двух ночи. Аргентинское танго по пятницам. Мимо.

— Согласна. Публика не та.

— Именно. Народные танцы в национальном парке и дискотеку на пароме тоже смело вычеркиваем. Остается…

— Что? — заинтересованно спросила она.

— Пока не знаю.

— Что вы скажете о «Дансинге»?

— Какая-то танцулька?

— Не дансинг, а «Дансинг». Новый ресторан неподалеку от исторического центра, пять звезд, танцпол, живая музыка, самые лучшие барабанщики…

— Как будто, бывает мертвая музыка, — проворчал я.

— Не расстраивайтесь, у меня просто было чуть больше времени на подготовку.

— Альтернативные варианты?

— Всего два: Стокгольм, все-таки, не Париж.

— Поехали.

— Куда?

— Туда, — я вздохнул… — осмотреться, заказать мне столик. Кто знает, вдруг там по вечерам как…

— В московских кабаках в конце восьмидесятых, — подхватила Рут. Я даже не стал спрашивать, откуда она это знает. — Не беспокойтесь, я уже зарезервировала нам столики на сегодняшний вечер в каждом из этих мест.

— Нам?

— Конечно, а что вас не устраивает?