— Да ты что! Да как ты! — Старик аж зашелся от возмущения. — Сталин — он же эту гадину уничтожил!

— Дед, не кипятись, — снова обнял его внук. — Ты ж сам меня призывал в историю вникать, вот я и вникаю. Еще вопросы есть, а то нам идти надо…

— У меня есть, — нахмурился Зорькин. — А кроме Гитлера ты еще что-нибудь читаешь?

— А как же, — насмешливо прищурился Андрей, — Библию. Дед с детства приучил.

— Библия плохому не научит, — закивал сосед.

— И как же, позвольте спросить, сочетается православие и фашизм? — ехидно полюбопытствовал Петр Максимович.

— Как? — Парень взглянул на гостя не то с сожалением, не то с превосходством, как на слабоумного. — Да вся наша идеология на православии построена! Вы-то сами Библию читали? Если читали, должны знать, что человечество началось с трех сыновей Ноя. Так вот, потомки Хама, того самого, это — нынешние негры, кавказцы и азиаты. Не зря Ной Ханаана проклял! То есть расовая война изначально была предопределена. И если бы церковь следовала Библии, а не лизала задницы властям, все бы уже стояло на своих местах, как положено.

— То есть ты православный, — едва вымолвил изумленный Зорькин, — ив церковь ходишь?

— С какой стати? В наших церквях бога нет. Не зря храмы горят.

— Какие храмы?

— Ну, недавно Измайловский собор сгорел, — вклинилась доселе молчавшая Даша. — А почему? На куполе православной церкви шестиконечные звезды намалеваны! Издевательство! Бог терпел-терпел, да не выдержал. Вот и спалил небесным огнем.

— А этот огонь, случайно, не скинхеды принесли? — мрачно спросил Зорькин, начиная кое-что понимать.

— Не знаю. Не видел, — качнул головой Андрей.

— Твою мать! — Петр Максимович глухо выругался. — Дед — блокадник, а внук… Господи, да как же вы среди этих ублюдков оказались? — тоскливо уставился он на ребят.

— А где мне надо было оказаться? — Парень присел на краешек стула и притянул Дашу к себе на колено. — В движении «Наши»? В церковном хоре? Или в быки к пахану пойти? А, забыл, еще можно было в наркоманы податься! Много дорог у нынешней молодежи, — он смерил Зорькина какой-то сочувственной ухмылкой, — президент и правительство денно и нощно над этим трудятся. Дед сказал, вы в органах работаете. Ну, тогда ваша позиция понятна. Раз скин, значит, фашист, бандит, полудурок. Так? А мы — другие! Ни свастику не малюем, ни «Россия для русских» не кричим, ни факельные шествия не устраиваем.

— А что ж вы тогда делаете?

— Пытаемся возродить в России культ славянского бога Белеса, знаете, может, бог плодородия. Мы с Дашей осенью даже родовой дуб посадили. Ну а если по большому счету, то наша цель — пробудить в народе национальную гордость и возродить великую Россию.

— Это как же? — Зорькин снова начал заводиться — видно, наливка уже тогда стала действовать. — Мочите всех, кто рожей не вышел?

— Не всех, — спокойно возразил Андрей. — Избирательно. Когда вот ее, — он кивнул на Дашу, — прямо у подъезда чуть хачики не изнасиловали, милицейский патруль сидел рядом в машине и сквозь стекло за всем этим наблюдал, а после того, как мы с ребятами этих черных раскидали и морды им набили, доблестные менты выскочили и на нас! Дед, помнишь, я ночь в ментовке провел? Если б не она, — он снова качнул Дашу на сильном колене, — загремел бы я за хулиганство. Еще бы и расизм пришили. Вот после этого я в скинхеды и подался.

— Чтобы хачиков мочить?

— Нет, чтобы восстановить Российскую империю и возродить монархию.

— Что? — в один голос ахнули гость и хозяин.

— А что? — повел бровями Андрей. — Ты, дед, строил коммунизм, а что построил? Вы, — он иронично взглянул на Зорькина, — строите капитализм. А я хочу монархию. Имею право.

— Под нацистским знаменем, — с вызовом сложил руки на груди Зорькин.

— Зачем под нацистским? В вас необразованность говорит. Наш бело-желто-черный триколор — это до семнадцатого года флаг Российской империи. И поклоняемся мы совсем не свастике, а кельтскому кресту — древнему символу солнца и восьмилучевому коловрату. Им, кстати, большинство древнерусских церквей украшено.

— Андрюша, сынок.. — Василий Поликарпович лишь горестно мотал головой.

— Не печалься, дед! — Внук дотянулся до старика и звонко чмокнул того в висок. — Ты сам меня учил, что у настоящего мужчины обязательно должна быть цель, ради которой не жалко умереть, а если ее нет, то и жить незачем. Так?

— Не помню, — обессиленно и обреченно махнул рукой старик. — Уйди с глаз моих, дай с человеком поговорить…

Вот тогда-то они и напились…

Вернее, напился Зорькин. Когда молодежь ушла, дедок вдруг приблизил к гостю морщинистое возбужденное лицо и выдохнул:

— Сажать их всех надо!

— Кого? — горько спросил Петр Максимович. — Внука твоего? За что? За то, что голову бреет и подтяжки форменные носит? Или за то, что Гитлера читает? Так за это статьи не предусмотрены!

— Зачем внука? — удивился старикан. — Он у меня правильный. Сам видишь, за родину печется. Этих сажать надо, чурок узкоглазых да цыган всяких. Вон у нас в четвертом подъезде что делается? Я все вижу! Днем детей к метро попрошайничать да воровать отправляют, а вечером разнарядятся, как капиталисты, да на «мерседесах» своих попрошаек в кино-концерты возят! Вот кого сажать надо! В блокаду их тут никого не было, одни русские с голоду мерли, а сейчас, гля-дикось, понаехали! Я тебя специально в гости зазвал, чтоб ты там наверху сказал кому надо.

Зорькин аж поперхнулся от неожиданности, да и хлобыстнул целый стакан дедовой наливки…

— Что ж за напасть такая, — сжал он руками гудящую голову. — На пенсию мне пора. Пойду юрисконсультом куда-нибудь к коммерсантам. А вы тут сами со своими скинхедами разбирайтесь!

Сегодня вокруг Вани с самого утра какая-то суета. Несколько раз забегал встревоженный доктор, задирал веки, светил в зрачки лапал Ванино тело своими черными волосатыми ручищами. Капельницы ему запендюрили сразу две, в руку и ногу.

Ване все равно. И за всей этой мельтешней он наблюдает будто бы сверху, будто бы он это не он, а кто-то другой, неподвижно лежащий на койке, беспомощный и жалкий. Прямо изнутри, из желудка, его все время печет какой-то постоянный и сильный огонь. Словно туда засунули кипятильник и от его раскаленных дуг вот-вот закипят внутренности. А кто засунул? Конечно, этот чурка нерусский, который отпилил ему полруки.

— Разумеется, девушка, если у вас есть разрешение, — слышит Ваня его знакомый противный голос, — но как врач я бы не советовал. Вы ему кто?

Ответа Ваня разобрать не может.

— А, ну это другое дело. Иногда любовь творит чудеса.

— А он не заразный? — чей-то очень знакомый голос прямо у двери.