неотразимое: клевета. «Что можно ожидать от такого Царя, которого окружает вечно пьяная компания», — вздыхали сокрушенно радетели отечественной свободы. «Что можно ожидать от министров, пришедших к власти через распутинскую квартиру»?.. Государь пил очень мало; Воейков никогда не прикасался к спиртным напиткам. Это был типичный карьерист, образцово несший свою службу. Никакой интимной близости с Государем у него не было, и никогда Государь не спрашивал у него советов.

В стороне, в другом конце зала, отдельной группой, сидели Нилов, Граббе, Мордвинов, Долгоруков и Федоров. Кирилл Анатольевич Нарышкин стоял у окна, задумчиво смотрел на белую снежную даль и барабанил пальцами, выбивая различные мотивы. День был солнечный, сухой, небо — синяя чаша, без туч, ветра не было, вдали над лесом стоял прозрачный молочно-серый туман. Зимний пейзаж Царского Села в снежном, белом наряде был прекрасен и очарователен.

— Вы что нахохлились? — спросил Нилов, упитанный, как телец для заклания, с двойным подбородком, с полным брюшком, добродушно-веселый и неунывающий. — В чем дело? — обратился он к флигель-адъютанту Мордвинову. — Я не люблю, батенька, людей с тяжелой думой на челе, угрюмых, сумрачных, унылых. От мрачных мыслей никогда не бывает ничего путного. Вы же не собираетесь совершить преступление? Надеюсь также, что вы не готовитесь стать доктором философии и, вероятно, меньше всего у вас есть желание отправиться в обители райские, где вас еще не ожидают.

— Ваше превосходительство, Константин Дмитриевич, вам хорошо; у вас благодатный характер; вам даже моря не страшно, — вы моряк, — оно вам, кажется, всегда по колено. К сожалению, я воспринимаю жизнь иначе, чем вы, и чаще впадаю в дурное настроение. Вчера я получил известие, что вся моя усадьба, со всем имуществом сгорела. Для меня это разорение; я человек не богатый. Кроме того, я уезжаю на этот раз с тяжелым, гнетущим чувством. Мне кажется, что в наше отсутствие здесь, в Петербурге, произойдет что-то ужасное… Все говорят о неизбежной революции…

— Ну вот, поздравляю. Еще один начал пророчествовать, — сказал Нилов. — Любопытно послушать, что скажет флигель-адъютант Его Величества. Прорцы нам, чадо!..

— Константин Дмитриевич, вы все изволите шутить. Вы как будто сознательно не хотите видеть грозящей России опасности и всем нам с ней вместе. Может быть, это очень красиво и мужественно — бравировать опасностью, сидеть на пороховом погребе, ожидать взрыва и посмеиваться. Но я не думаю, чтобы это было очень благоразумно. Вы надеетесь, что взрыва никогда не будет, но даже и в этом случае не мешает быть осторожным…

Мордвинов вынул золотой портсигар и нервно закурил. Что он нервничал — было сразу заметно: по резкости движений, по дрожанию рук и по выражению озабоченного, сумрачного лица.

— Я убежден, что кто-то сеет смуту в народе, кто-то готовит революцию, используя продовольственные затруднение и царящие в обществе настроения. После Нового года начали распространяться слухи о том, что столица скоро останется без продовольствия и хлеба. Неужели вы не видите, что все объяты психозом, все ждут революции, как манны небесной. Она освободит их от чего-то, она принесет им что-то… Людей тянет к пропасти. Хоть гирше, да инше… Сплетни, провокация и клевета разливаются грязными потоками. Этим сплетням верят не только внизу, но и наверху.

— И вы раскисли оттого, что люди сплетничают, — насмешливо произнес Нилов. — Батенька мой, вы как невинный младенец, который всему удивляется. Сплетни всегда были и будут. От начала и до скончания века. Общество будет всегда судачить друг друга. Сплетня — это один из основных элементов легкого разговора. Сплетня — это соль, без нее разговор будет пресным… Вы как Чацкий — человек с опасными уклонами…

Нилов открыл рот и остановился. Какая-то новая мысль осенила пьяно-возбужденную голову. Добродушное, бритое, «актерское» лицо приняло постепенно суровое выражение, а в уголках толстых губ продолжала змеиться веселая улыбка. Наконец он как будто что-то вспомнил и вдруг начал декламировать:

…Куда меня закинула судьба?

Все гонят, все клянут; мучителей толпа,

В любви — предателей, в вражде неутомимых,

Рассказчиков неукротимых,

Нескладных умников, лукавых простяков,

Старух зловещих, стариков,

Дряхлеющих над выдумками, вздором…

— Откуда это, милый друг? Из «Горя от ума». Наше отеческое, родное, стародавнее. Всегда так было. Может ли наше общество обойтись без этого легкого, приятного вина?.. Вы только послушайте и не перебивайте:

А наши старички. Как их возьмет задор,

Засудят о делах, что слово: приговор.

Ведь столбовые все: в ус никому не дуют

И о правительстве иной раз так толкуют,

Что если б кто подслушал их… беда.

Не то, чтоб новизны вводили, — никогда,

Спаси нас Боже. Нет. А придерутся

К тому, к сему, а чаще ни к чему,

Поспорят, пошумят и… разойдутся.

— Хороший талант зря погибает, — проворчал сумрачный Мордвинов. — Только, увы, я не Чацкий и вы не Фамусов и живем мы совсем в другое время… Мы живем в подлое время…

— Да, столица полна слухами, — присоединился к разговору Граббе. — По пословице: «На чужой роток не накинешь платок». Молва бежит повсюду, как ручьи текут. Сейчас, например, все говорят, что Протопопов дал Распутину пятьдесят тысяч, чтобы стать министром. А вчера слышал из достоверных уст, что великая княгиня Мария Павловна, уезжая на Кавказ, сказала: «В Петербург я вернусь только тогда, когда здесь все будет покончено»… Никому не секрет, как надо эти слова понимать…

— Откуда известно, что Протопопов дал Гришке деньги? — спросил Нилов. — Кажется, такие вещи делаются обычно келейно? Доверять такому слуху опасно, а делать из него те выводы, которые сделал Милюков, просто недостойно порядочного человека, претендующего на роль демократа, учителя и моралиста.

— Протопопов, конечно, скрыл факт передачи денег, а пьяный Распутин взял да все и выболтал, — догадливо, иронически заметил Граббе, улыбаясь в пушистые, холеные усы.

— Может быть, выболтал, не знаю. А может быть, всю историю со взяткой придумали задним числом, после смерти старца. Но вот результаты сплетен мне хорошо известны, — опять сказал Мордвинов. — Недавно я посетил моего родственника, генерала Зыкова. У него был убит единственный сын. Я поехал, чтобы выразить старику соболезнование. Он сразу же заговорил о слухах и буквально начал кричать, не сдерживая себя: «Что это такое? Какой позор!.. Распутин ставит министров. Вот до чего дошли! Развратный, пьяный мужик правит государством. Какой срам! Разве это можно терпеть?.. Стоит ли после этого умирать на войне?..» Сплетня, господа, сделала свое подлое дело. Почтенный человек, убежденный монархист, заслуженный ученый поддался на удочку…

— Да-с,