Те же самые претензии. Та же самая самореклама. Вот у кого он учился. Вот какой пример был у него перед глазами. 12 экземпляров в 20-м году.

14 абзацев.

Странно, что для этого придется вспомнить 14 собеседников. А кому ты был дорог таким, каков ты есть /в любых видах/, тому не надо было ничего рассказывать.

мороз

3

Вдруг открылся мир нескрываемых радостей. Можно рассказать всем и каждому, можно и утаить. Странно, что этого я не знал раньше. Что-то утрачено при соприкосновении с предметом слишком жарких мечтаний. На место привычных ценностей поставлено чуждое и далекое. Эти 4 дня перечеркнули всю предшествующую жизнь. Да что там, 4 дня. Первые 4 часа. Что он там все записывает? И все время носит в кармане. Чуть ироничен, чуть эротичен, чуть-чуть неприличен. А сюжет поанглийски, да? Это идея. Вот так же было и тогда. Они опупели от собственного восхищения чужими заботами. В этом вся и разгадка. А на поверку – что? И это было. Книга на носилках, читателя унесли в больницу. Мне все равно, где будут гнить мои кости, но вот мама будет огорчена. Дай слово, что ты об этом подумаешь. Значит все серьезно, если он так заговорил. Ты не умеешь жить в коллективе. У тебя коллектив – это всегда те, кем ты командуешь. Мы шли по снегу. Ничего особенного не было сказано, она просто шла рядом. Задание с риском было выполнено, но об опасности мы не думали. Или он в тебя выстрелит, или ты в него. Кто скорей успеет. Среди ночи тревога. Хватай гранату и беги. Дан приказ. Завтра бой. Не спится что-то. Ноет сердце. Видно, завтра не сдобровать. Калмык, выхватив шашку и помахав ею в воздухе, ускакал. Грудной ребенок, услышав шум самолета, заплакал и забился. Лодка была прошита пулеметной очередью. Нам читали лекции по теории литературы, но мы не знали, что столкнемся с пикирующим бомбардировщиком, а не с идейной проблемой. Сытость удивила равнодушием к вчерашним заботам. Еще вчера меня тревожил этот кусок мяса. А чего он посмеивался? Вот так все и происходило? Чего ж тогда обижаться на реакцию потомков? Не беспокойтесь, он свою долю получил. Он больше других. Странные счеты.

мороз

4

Поражала то беспомощность, то наглость, то заносчивость, то беззащитность. Вежливость часто истолковывалась как согласие. В троллейбусе кипела своя жизнь. Флажок на радиаторе был свернут в трубочку. У них есть возможность читать это в фотокопии. Вы думаете этот ноябрь прошел бесследно для характера? Именно тут родился новый человек. Следил внимательно, следил пристально. Не у всех академический успех был венцом всех усилий. Ему только 24 года, а он уже доктор. Не ниже доцента. А она гордится этим, подумать только. Любая бумага любого формата в любом виде, вот смято в комок, потом разглажено, вот выдрано откуда-то. Узкий промежуток. Свои плоды принес круглый стол. Такая громада, а он маленький, весь съежился, а вдруг она напомнит, ой скорей отсюда! Западный цикл был не в коня корм. Ее появление было разгромом. Фотография, казалось, воплощала все, чего тебе так нехватало. Там вековая тишина. Там вечный шум. Этот шум и создавал тишину. Акварельные краски придавали афоризму вид нового завета. Схватил книгу и ушел с ней, надеясь найти в ней, наконец, то самое. Шрифт и бумага способствовали созданию первого впечатления. Лингвистический гений страдал от невозможности разделить чужие интересы. Пшик из этого получился.

У него другие проблемы. Прыщавая курсистка стояла на лестничной площадке, а гонимый толстяк громким голосом на нейтральную тему. 500 лет назад меня бы сожгли за такое определение Бога. Но она знала тебя совсем в другом качестве. То ум, то покладистость. Галки кричали громко и тревожно. Схватить настроение не удалось, подхватить эстафету, подбросить дров, поднести спичку. Печка дымила. Я попробую, я попробую.

мороз

5

Вдруг отвращение к любимому занятию. Эпиграф тот же: а если умрет, то принесет много плода. Если падшее зерно не прорастет, то библейская традиция пойдет дальше и будет выслушивать от кого-то еще: комедиантка, страдалица, великомученица, вы думаете, это и значит выражаться библейски?

Государственный Гоголь летел навстречу, увеличиваясь в размерах. Сначала это был театральный разъезд, потом мертвые души, потом избранные места, потом Вий, потом Ревизор. Пульхерия Ивановна поссорилась с Иваном Ивановичем, а Тяпкин-Ляпкин помирился с Иваном Никифоровичем. Они читали закрытое письмо. Петербург ликовал, царь издал манифест. «Бирюк»[86]стоял как предмет по расписанию рядом с физикой и литературой. Статьи Радека складывались и хранились: вот так мы будем работать. Он написал роман. Он пишет повесть. Он окончил три поэмы. Он пользуется широкой известностью в узких кругах. Она себя к ним не причисляет?

Лучший знаток гос-учереждений. Лучшая специалистка по экзистенциализму[87]. Он лучше всех умеет затачивать острые концы, но иголочное ушко – не его специальность. Нет возврата к старым воплям. Мороз тот же.

мороз

6

Какой Макаров и почему он чешет затылок? А я думал, вы все знаете. БЛАГОРОДСТВО ВАШЕГО РЕМЕСЛА и неблагодарность нашей работы. Вы уж извините, у нас такая работа. Человек на собачьей должности /хороший человек/ не имеет никакой возможности остаться хорошим человеком. Зато результат.

ВЕЛИКАЯ ДЕРЖАВА

может налево, может направо, на то она и Держава

Мечта Шульгина осуществилась: Россия стала великой мировой державой. Перед судом истории /вечно с вами какая-нибудь история!/: в замысле и в результате и на взгляд младенца устами младенцев глаголет великий язык кинематографа. Авэ /?/ Мариа! Моритури те салютант!

1.12.65

Точка с запятой?

Откуда это стало известно?

Шурик Макаров, лейтенант гос-безопасности, а разве вы ничего не знаете?

С вашими непричесанными мыслями вы не Е-Жи Лец на этом свете. Светик берется, а ты чем хуже? По секрету – как? Не дано и все! Позиция Л. Мартынова по делу Пастернака: он все нам испортил. Макабрическая лите /МАКУ?/ ратура и Черный Жук.

мороз

7

DISGUST AND DELIGHT

My wife, a witty woman, can be funny in the morning. Poor Europe ambles like sheep to shambles.

Because some other fool

expects you to expect. It is with disgust that I

went, but I went.

Just the case.

An endless source of innocent merriment.

What’s the idea!

Fun-fun-funny!

Wit-wit-witty!

Mmmost unusual!

Always something anal-genital-phallic-vaginal.

The delight is unspeakable. The disgust is immeasurable. It is with an unspeakable disgust that I went, but I went to the lect[88].