Она сделалась частью самой луны, а вокруг вдруг высыпали звезды… исчез мир со всеми своими проблемами и жителями… осталось лишь небо и возвышенный экстаз, окутывавший их светом, исходившим не только от них самих, но и от Бога.

Канеду поразила внезапная мысль: значит, это любовь… Такая, какой она всегда и видела ее в мечтах, но никак не могла найти.

Любовь эта требовала, но столь идеальным и совершенным образом, что девушка просто не мота противостоять ей, и спасения не было.

А герцог все целовал ее, и Канеда обо всем позабыла, ощущая лишь извечное чудо.

Когда он поднял голову, она что-то пробормотала и спрятала свое лицо на его груди.

— Теперь вы поняли, что я хотел бы сказать? — спросил он очень скромно.

Герцог говорил по-французски, и ей послышалась дрожь в его голосе, но она не могла доверять слуху…

Ответ никак не получался, какой-то невероятный восторг своими пульсациями наполнял ее тело, запирая гортань.

Он ощущался в каждом биении ее сердца, в каждом вздохе.

Ласковой рукой герцог приподнял её подбородок.

— Все вопросы излишни, — сказал он. — Вы принадлежите мне, и я понял это в тот самый миг, когда увидел вас, когда вы появились словно из моих снов.

Едва не касаясь губами ее уха, он шепнул:

— Канеда, вы — моя, и я хочу вас! Я хочу вас немедленно.

Тут его губы вновь припали к ее рту. Теперь в них ощущался огонь. Какого Канеда даже не представляла; в них был жар и порыв, и она неожиданно для себя обнаружила, что уступает их натиску.

Поцелуй длился, пока она не начала задыхаться, пока комната не закружилась вокруг нее, пока она не поняла, что не сможет стоять без посторонней помощи…

А потом он покрыл поцелуями ее шею от чего Канеда испытала совершенно неведомое прежде чувство… А когда губы ее приоткрылись и дыхание стало неровным, герцог вновь припал к ее рту.

Поцелуй был еще более жарким, она слышала, как колотится его сердце.

А потом он сказал хрипловатым от страсти голосом:

— Я хочу вас! Боже, как я хочу вас, моя дорогая. Пойдемте в постель, незачем дольше ждать.

Обняв девушку, герцог повлек ее из комнаты.

Слуги в коридоре уже притушили светильники. Герцог открыл дверь и выпустил Канеду.

— Я скоро вернусь, — сказал он очень тихо, так что она едва расслышала слова.

Затем он направился назад в гостиную закрыв за собой двери.

Канеда же словно загипнотизированная, отправилась дальше — в спальню.

Только очутившись там, она вернулась к действительности и осознала, что с ней происходит.

Именно это — в ее представлении — и могло с ней случиться, однако же реальность весьма отличалась от того, что она ожидала.

И все же она приказала себе быть разумной и ни в коем случае не рисковать; человека этого она не знала и потому была готова к решению.

На мгновение застыв внутри спальни, она подумала, что надо бежать, но она должна остаться, потому что хочет, чтобы герцог был рядом с ней.

И все же его намерения, высказанные весьма откровенно, вырисовывались перед ней будто слова, выписанные огненными буквами.

Прежде мужчины всегда обращались с ней как с чашкой из дрезденского фарфора; никто еще ничего не требовал от нее и не позволял себе высказываться в подобной мамере.

А она-то думала, что и герцог окажется точно таким же и с ним будет управляться столь же легко, как со всеми, кто клал свое сердце к ее ногам и просил ответить взаимностью.

Но герцог просто овладел ее душой, и Канеда знала единственный ответ: бежать. И бежать быстро… Она боялась не только его, но и самой себя.

Направившись к гардеробу, она извлекла из него толстый плащ, в который служанка завернула затребованные ею вещи, чтобы Бен мог привезти их на лошади, не испачкав.

Девушка несколько удивилась, увидев такую одежду; она рассчитывала увидеть шаль или льняное покрывало.

Но вечерний плащ наилучшим образом подходил ее целям, а времени переодеваться в амазонку не было.

Набросив его на плечи, Канеда вновь приоткрыла дверь спальни — осторожно-осторожно.

Слуги, гасившего огни, не было видно и хотя Канеда боялась, что вот-вот герцог появится в дверях гостиной, она все же догадалась, что тот направился в собственную опочивальню.

В мягких атласных шлепанцах, без единого звука, Канеда скользнула вниз по лестнице и оказалась в зале. Возле двери в кресле клевал носом ночной сторож.

— Пожалуйста, откройте мне дверь. — Канеда говорила достаточно громко, чтобы ом мог услышать ее.

Тот, не скрывая удивления, повиновался, и, едва дверь приоткрылась, Канеда скользнула в образовавшуюся щелку и побежала по двору наружу через ворота, которые, должно быть, всегда оставались открытыми, по мосту, пересекавшему ров.

Ей хватило лишь нескольких секунд, чтобы оказаться на другой стороне.

Тут Канеда увидела Бена, ожидавшего ее в тени дерева с двумя лошадьми.

Грум удобно устроился на земле. Он наверняка не рассчитывал увидеть Канеду так скоро и приготовился ждать — как она и приказала ему — целую ночь.

Но, едва заметив ее Бен вскочил на ноги.

— Ну што, едим, м'леди? — спросил он.

Канеда, не отвечая, ухватилась руками за седло Ариэля, и Бем помог ей подняться.

Она направила Ариэпя по крутому спуску вниз к городку.

Было темно, однако огоньки, кое-где пробивавшиеся из окон домов, освещали их путь, так что до моста они добрались быстро.

Оказавшись на другом берегу реки, Канеда погнала Ариэля так, будто ее преследовал сам нечистый.

Она знала, что убегает… но не от герцога, а от собственного сердца, которое необъяснимым образом осталось позади нее — на краешке луны.

Сидя в укромном месте на палубе, Канеда пряталась от докучливого ветра.

Бури не было, однако яхту вздымали высокие волны, и мадам де Гокур удалилась в свою каюту, объявив, что не желает сломать себе ногу.

Канеда испытывала облегчение; это значило, что она могла побыть в одиночестве, избежать вопросов, которыми любопытная мадам готова была забросать ее.

Оказавшись в гостинице после бегства из замка, она сразу отправилась в спальню отдав Бену все необходимые распоряжения.

Уснуть она не могла и оделась еще до появления служанки. Мадам уже известили о внезапном отъезде, и как только они позавтракают, карета и верховые будут готовы отправиться в Бордо.

Внезапность отъезда изумила мадам де Гокур.