ровным тоном. — Тем не менее все сказанное остается в силе. И это, и если я могу сделать для тебя еще что-то…

Я откинулся на подушку.

— Вообще-то, можешь.

Ее лицо засветилось надеждой.

— Да, Сэм.

— Оставь меня в покое. Я устал, — сказал я и отвернулся.

После полудня заглянул Старик. Увидев его, я в первое мгновение обрадовался: Старика трудно не любить. Затем все вспомнилось, и радость померкла.

— Я хочу с тобой поговорить, — начал он.

— Нам не о чем разговаривать. Убирайся.

Он словно бы и не заметил моей резкости, прошел в палату, сел.

— Не возражаешь, если я присяду?

— Похоже, ты уже сидишь.

Это он тоже пропустил мимо ушей.

— Знаешь, сынок, ты у меня один из лучших сотрудников, но иногда делаешь поспешные выводы.

— Можешь на этот счет больше не беспокоиться, — ответил я. — Как только доктор меня выпишет, я подаю в отставку.

Старик просто не слышал того, что ему не хотелось слышать.

— Ты торопишься и совершаешь ошибки. Возьми, например, эту девушку, Мэри…

— Какую еще Мэри?

— Ты отлично понимаешь, о ком я говорю. Тебе она известна под фамилией Кавано.

— Сам ее возьми.

— Не зная подробностей, ты наговорил ей черт-те чего. Расстроил ее. Возможно, лишил меня очень способного агента.

— Да? Я прямо слезами обливаюсь.

— Послушай-ка, мальчишка, у тебя нет никаких оснований напускаться на нее со своими обвинениями. Ты просто не знаешь, что произошло.

Я промолчал: попытки объяснить что-то — плохой способ обороны.

— Мне-то ясно, о чем ты думаешь, — продолжал Старик. — Ты считаешь, что она позволила использовать себя в качестве наживки. Но это не совсем так. Она ничего тут не решала. Все это спланировал я.

— Знаю.

— Тогда почему ты злишься на нее?

— Потому что без ее помощи у тебя ничего бы не вышло. Это, конечно, очень благородно я твоей стороны — взять всю вину на себя, но ничего не выйдет.

— По-моему, ты все понимаешь, кроме самого главного: Мэри ничего не знала.

— Черта с два! Она была там.

— И что? Сынок, я тебе когда лгал?

— Нет, — признал я, — но если будет нужно, я думаю, ты сделаешь это, не моргнув глазом.

— Может быть, я заслужил такие слова, — сказал Старик. — Да, я солгу кому-то из своих, если того потребует безопасность страны. Но до сих пор мне не приходилось этого делать, потому что я специально отбирал людей, которые на меня работают. В данном случае безопасность страны этого не требует, я не лгу, и тебе придется самому решать, правду я говорю или нет. Мэри ничего не знала. Она не знала, что ты будешь в лаборатории. Не знала, почему ты там оказался. Не знала, наконец, что еще не решено, кто сядет в кресло. И не подозревала, что я не собираюсь проводить эксперимент на ней, только потому что в качестве подопытного мне подходишь только ты — даже если бы пришлось приказать, чтобы тебя связали и усадили силой. Я бы сделал это, но мой план сработал и ты согласился сам. Вот тебе и «черта с два»! Она не знала даже, что тебя выписали.

Очень хотелось ему поверить, поэтому я изо всех сил сопротивлялся. А насчет того, станет ли он врать… Не исключено, что его понимание заботы о безопасности страны включает в себя и необходимость как можно скорее вправить мозги двум первоклассным агентам. Мыслит Старик весьма неординарно.

— Смотри мне в глаза! — добавил он. — Я хочу, чтобы ты зарубил себе на носу: во-первых, все, включая и меня, очень признательны тебе за то, что ты сделал, — независимо от мотивов твоего поступка. Я составил рапорт и не сомневаюсь, что тебе дадут медаль. Это останется в силе, даже если ты уйдешь из Отдела. Только не воображай себя этаким героем…

— И не думаю!

— …потому что на самом деле медаль достанется не тому, кому следовало. По справедливости, ее должна была получить Мэри… Спокойно! Я еще не закончил. Тебя пришлось заставить, но я не критикую: на твою долю и без того выпало немало. Но настоящим, убежденным добровольцем оказалась Мэри. Садясь в кресло, она вовсе не ждала избавления в последнюю секунду, и у нее были все основания полагать, что, даже оставшись в живых, она потеряет рассудок, а это еще страшнее. Но Мэри согласилась, потому что она — героическая натура, а ты, сынок, немного до нее не дотягиваешь.

Не дожидаясь ответа, он продолжил:

— Знаешь, большинство женщин чертовски глупы и наивны. Тем не менее они могут побольше нашего. Самые храбрые из них храбрее нас, самые способные — способнее, а самые сволочные — сволочнее. Я это к тому говорю, что Мэри в данном случае проявила больше мужества, чем ты сам, а ты взял и обидел ее.

У меня в голове уже все перепуталось, и я не мог решить, правду он говорит или опять водит меня за нос.

— Может быть, я сорвался не на того человека. Но если все было так, как ты сказал…

— Именно так.

— …это тебя совсем не красит. То, что ты сделал, выглядит тогда еще хуже.

Обвинение он принял не дрогнув.

— Сынок, мне очень жаль, если я потерял после этого твое уважение, но я, как любой командир во время боя, не могу быть особенно разборчив. Мне еще тяжелее, потому что приходится сражаться другим оружием. Знаешь, есть люди, которые просто не способны, когда нужно, пристрелить свою собаку. Я способен. Может быть, это скверно, но такая уж у меня работа. Если ты когда-нибудь окажешься на моем месте, тебе тоже придется так поступать.

— Едва ли это когда-нибудь случится.

— Думаю, тебе надо отдохнуть и обдумать все это.

— Я возьму отпуск. Бессрочный.

— Как скажешь.

Он поднялся было, но я его остановил:

— Подожди…

— Да?

— Ты мне кое-что обещал. Насчет паразита… Ты сказал, что я смогу убить его, сам. Вы с ним уже закончили?

— Да, но…

Я сел в постели.

— Никаких «но». Дай мне твой лучемет. Я сделаю это прямо сейчас.

— Это невозможно. Он мертв.

— Что? Ты же мне обещал!

— Знаю. Но он сдох, когда мы пытались заставить тебя — в смысле, его — говорить.

Меня вдруг разобрал смех. Я захохотал и никак не мог остановиться. Старик встряхнул меня за плечи.

— Перестань! А то тебе плохо станет. Мне жаль, что так вышло, но ничего смешного тут нет.

— Ну как же? — ответил я, всхлипывая и хихикая. — Смешнее я в жизни ничего не слышал. Столько канители — и все впустую. Сам обгадился, меня с Мэри поссорил