Ты ведь знаком с чудесной последовательностью

Неприметных движений и, значит, поймешь:

Человек, часы его, ветер. Вот и все.

Нет, не все. Это было только начало; раскланявшись с меховым воротилой Эркзисисом Папандополу, Петр и Давид наконец спустились к морю, которое колыхалось, как шкурка голубой норки. Золотые барханы песчаной косы косичками цепочек отражались в витринах ювелирных магазинов. Небо над побережьем сверкало и сияло.

Долго лежали на пляже. Наблюдая, как небесный парикмахер обривает бреющей машинкой свои лучистые ноги. Короткие волоски искрами кололи глаза. Приходилось зажмуриваться, хотя хотелось смотреть на обнаженное от лифчика облаков небо не отрываясь.

А когда вновь открывали глаза, волосы ниспадали волнами, образуя колышущийся под ногами купающихся покров моря. Солнце принималось скоблить бритые головы мужчин. Душить плотными накидками.

– А ты любишь небритые лобки? – спросил Порошкански, когда они изнывали от жары.

– Я люблю все гладкое, – отвечал нехотя гадкий Петр.

– Я, наоборот, люблю небритые. А мои жены, вот заразы, постоянно бреют себе даже под мышками. А я люблю, когда волосы и под мышками, и на ногах, и на груди.

– А как насчет усов? – спросил Петр. – Может, тебе надо было остаться у голубой норки Папандополу?

– Голубых усов нам не надо! Мы предпочитаем все естественное!

– Ты просто заставь своих жен не бриться. Неделю не пускай в ванну – и волосы отрастут.

– Нет, я люблю такие небритые, чтоб по полгода не пускать в ванну.

– Таких не бывает! – засомневался Петр.

– А я именно таких и люблю, чтобы закидывали свои усы вместе с ногами мне за уши.

– Тогда тебе тоже надо искать Большую Женщину, из тех, кто стрижет только деньги.

Вот и поговорили. Духота обволакивала. Солнце – изнывающая женщина-парикмахер, жалась, льнула всем жарким телом к плечам и спинам загорающих.

Петр вспомнил, что в Библии сказано: «Всякая жена, молящаяся или пророчествующая с открытою головою, постыжает свою голову… ибо это то же, как если бы она была обритая… ибо если жена не хочет покрываться, то пусть и стрижется; а если жене стыдно быть остриженной или обритой, пусть покрывается».

– Нечего здесь ловить, – сказал Петр, когда из-под сверкнувшего лезвия бритвы появилась кровь заката. Поехали к Эфлисону.

– Опять в Деборьскую жупу? – поднял бровь Порошкански.

– Не в, а через Деборьскую жупу. К нашим братьям, македонским албанцам и торбешам, в Кичево и Гостивар. Давно мечтал посмотреть Кичево с его жаревом и паревом. А дальше прямиком к Эфлисону! Ты же знаешь, Эфлисон у себя в харчевне проводит конкурс обжор. Кто больше съест. Где быть Большой Женщине, как не на конкурсе у Эфлисона?

– А как же альфонсы и монахи с Афона?

– Я чувствую, она где-то здесь, на Балканах, ибо все мировые потрясения и войны-заварушки начинались с Балкан. Надо ее найти и удовлетворить. Пока она не удовлетворена, она забивает желание огромными кусками баранины. Одинокая женщина ест много шоколада, белого, как беломорская Македония, и черного, как горы Черногории.

– Только не в Гостивар, – не соглашался Порошкански, – это же город, в котором делают навар исключительно на гостях, то есть на нас, туристах.

Жан носил его как крестик на шее. Да, собственно, это и был их крестик – ключ от банковского сейфа Александры, – один на двоих. Библией в данный момент была кредитная карточка «Цитрус Маэструс».

– Вставайте, Вишенка и Грушенька, – сказал Жан, спотыкаясь о подушку Рауля. Мы по очереди спали на полу, на диване и на нашей кровати.

– Это еще зачем, сеньор Помидор? – не разобрался я спросонья. Рауль вообще никак не отреагировал.

– Пойдем в банк.

– В такую рань? – спросил Рауль.

– В банк? Так бы сразу и сказал, – скинул я ноги с дивана.

Поехали на маршрутном такси на последние деньги.

– Вот это, – Жан бил себя по груди, стоя на остановке, – это ключ от всех тайн. Я тебе как детектив говорю.

По мнению Жана, ключ, найденный в парижской квартире Александры, был ключом от банковской ячейки, в котором и хранились все секреты и разгадки. Но чтобы проникнуть в банковскую ячейку, нужно было втереться в доверие к персоналу «Глобакса».

– Не могли в банк попозже поехать, сеньор Помидор? – позавидовал я досматривающему сны Раулю.

– А клиенты? Кто ж нам тайну банковского вклада откроет, когда много народу за спиной? Эх ты, голова! – Жан погладил меня по черепу.

– А почему тебе должны открыть тайну вклада?

– Потому что я мужчина и француз, а они женщины и русские!

В банке Жан достал серебряный ключик от ячейки.

– Так, и чего вы хотите?

– Я вам уже объяснил, я приемный отец Александры, вот ключ от ее сейфа. Вот свидетельство о смерти. Мне только узнать, нет ли в ее ящичке чего-нибудь особенно памятного.

– Пусть придет сама вкладчица.

– Я уже вам объяснял – она умерла. Вот заключение о смерти. Мне только посмотреть, нет ли там дорогих для нас вещей – реликвий. Если есть, мы будем все оформлять через нотариуса.

– Зинаида Петровна!

– Одну минуту, Марина!

– Здесь нештатная ситуация.

Жану пришлось объяснять еще раз.

– Сначала соответствующие документы, а потом – пожалуйста, такова инструкция.

– Черт бы вас побрал, – выругался по-французски Жан.

– Извините, так написано в инструкции.

– Черт бы побрал эту систему. – Жан протянул девушке по имени Марина карточку.

– Что это такое?

– Вы что, не видите? Библия. Я вам ее уже показывал. – Жан начинал раздражаться.

– Так, и чего вы хотите?

– Хочу, чтобы вы меня обслужили.

Марина покрутила кредитную карточку в руках. Зачем-то посмотрела на нее через лупу, словно первый раз видела.

Денег не дали. Потому что финансовый кризис. Он, как и зима, в Россию нагрянул неожиданно. Экономика, как от пинка в под дых, сложилась пополам и сразу уменьшилась в два раза. Затем рухнула. Многие денежные операции приостановлены, а межбанковские связи прерваны. Такое впечатление, что у экономики России разбойники с большой биржевой дороги вытащили кошелек и мобильный. Хулиганы, подонки, мерзавцы!

– Зинаида Петровна, здесь нештатная ситуация!

Разбирались долго, несколько раз куда-то звонили. Наверное, большому президенту, который сказал, что кризиса в России нет и не будет. Слишком Россия большая и слишком далеко ото всех. Не по зубам! Не дождетесь! А если что, замочим в сортире! Клали мы на вас всех!