Решимость бежать крепла по мере того, как все эти мысли мелькали в голове Вителлия. Открытая враждебность других гладиаторов и, самое главное, попытка обвинить его в причастности к заговору Мессалины делали практически неизбежным решение немедленно отправиться в еврейский квартал на другом берегу Тибра. Человека, которого он должен найти, зовут Каата… Да, именно так звучит его имя.

Спрятав под тунику кошель со всем своим достоянием, Вителлий под покровом сгущавшихся сумерек пробрался к воротам, у которых стоял лысый стражник.

– Тихо, старик! Это я…

– Убирайся к себе, – обернулся лысый стражник. – Или бежать задумал?

– Не шуми, старик, – прошипел Вителлий. – Я дам тебе десять сестерциев, если ты выпустишь меня.

Лысый отступил за колонну.

– Что пользы от десяти сестерциев, если из-за них я лишусь головы…

Сунув руку под тунику, Вителлий вытащил свой кошель и сунул его в руки старика.

– Вот! Это все, что у меня есть.

Привратник высыпал себе в ладонь золотые монеты, и глаза его округлились. Указав на ворота, он пробормотал:

– Исчезни. Да смилостивятся над тобой боги!

Город был переполнен преторианцами, установившими посты у всех сколько-нибудь важных зданий и на главных перекрестках. Клавдий опасался попытки открытого мятежа. Сделав крюк, Вителлий обогнул Большой цирк и пересек Тибр возле Бычьего форума.

Расположенный за Тибром четырнадцатый округ Рима был населен в основном простыми людьми, жившими очень скромно, а то и бедствовавшими. В этот округ входил и еврейский квартал с его десятью тысячами жителей и собственным советом старейшин. Религиозным центром квартала была синагога.

Императоры относились к иудеям с различной степенью недоверия. Почитатели единого Бога, придерживавшиеся своих древних обрядов и обычаев, иудеи жили обособленно от римлян. Их ассимиляция затруднялась еще и проблемой языка. Лишь немногие из них владели латынью, обиходным языком был греческий, на иврите же разговаривали только старики. Для императора они уже долгие годы являлись пресловутой соринкой в глазу, поскольку отказывались обожествлять его и поэтому служили постоянным источником беспокойства. Цезарь и Август пошли по отношению к ним на далеко идущие уступки, учитывавшие обычаи и особенности этого народа. Им разрешено было отмечать день субботний и даже дано право не являться в суд, если вызов приходился на субботу. Особенно раздражало римлян то, что, если выдача даровых пайков приходилась на субботу, иудеям разрешалось приходить за ними днем позже и не выстаивать, таким образом, длинные очереди.

Под покровом темноты Вителлию удалось незаметно пробраться в иудейский квартал. Несмотря на поздний час, здесь все еще кипела жизнь. Люди предпочитали проводить время на улицах, а не в перенаселенных грязных домах.

– Где мне найти Каату? – спросил Вителлий у одного из бесчисленных прохожих, лениво слонявшихся по улицам.

Оглядев чужака с ног до головы, тот лишь презрительно сплюнул и отвернулся. Повезло Вителлию лишь с третьей попытки.

– Что тебе нужно от Кааты? – услышал он в ответ.

– Девушка по имени Ребекка, отец которой был гладиатором, сказала, что Каата может дать мне приют.

– Следуй за мной.

Свернув в один из переулков, они подошли к маленькому, с узким фасадом домику. Из открытого входа тянуло вонью подгоревшего бараньего жира. Веселый гул голосов свидетельствовал о том, что в доме отмечают какой-то праздник.

– Каата! – крикнул приведший Вителлия еврей, и через несколько мгновений в дверном проеме появился средних лет мужчина с маленькими хитрыми глазками.

– Это я Каата, – сказал он. – Чего ты хочешь?

– Мое имя Вителлий, – чуть смущенно ответил юноша. – Ребекка назвала мне твое имя и сказала, что я смогу найти у тебя убежище. По крайней мере, на первое время.

– Так, так, – проговорил Каата, – стало быть, ты и есть гладиатор Вителлий. – При этом он внимательно разглядывал пришельца. – Поздно ты пришел, очень поздно. Никто из нас уже и не ждал тебя. Даже Ребекка.

– Я знаю, – ответил Вителлий. – Тогда я не хотел бежать, но с тех пор многое изменилось. Ребекка не хотела, чтобы я выходил на арену. Но я все-таки сражался.

Каата недоуменно взглянул на Вителлия.

– Чего же ради ты решил скрыться теперь?

– Мессалина пощадила меня, когда я потерпел поражение в первом своем бою. Сейчас меня обвиняют в том, что я имел что-то общее с ее заговором.

– Такое обвинение должно быть подтверждено свидетелями…

– В городе арестованы сотни людей. Виновны они в чем-то или нет, я не знаю. Из-за того что Мессалина пощадила меня, у меня появилось немало врагов. Среди них найдутся такие, которые за пару сестерциев готовы будут лжесвидетельствовать против меня.

Улыбнувшись, Каата обернулся и крикнул:

– Ребекка! Погляди, кто к нам пришел!

И тут же в полутьме дверного проема появилась девушка – прекрасная как никогда, с сияющими темными глазами. Увидев гостя, она вздрогнула, прошептала, словно не веря глазам своим: «Вителлий?» – и, отступив на шаг, укрылась за плечом Кааты.

– Ребекка! – ласково проговорил Вителлий. Он хотел подойти и обнять девушку, но между ними стоял Каата. – Я не хотел увиливать от боя, – смущенно пробормотал Вителлий. – Я сражался и проиграл, как ты и предсказывала. Меня, тем не менее, пощадили.

– Я оплакивала тебя, – ответила Ребекка. – Здесь все было для тебя готово, но теперь уже слишком поздно.

Судорожно всхлипнув, она закрыла лицо руками. Потом еще раз взглянула на Вителлия блестящими от слез глазами, повернулась и убежала в дом.

– Я знаю, – медленно проговорил Каата, – как она любила тебя…

– Любила? – перебил его Вителлий. – А что же теперь?

– Ребекка рассказала мне о тебе. Я должен был помочь тебе, укрыть тебя до тех пор, пока о деле не будет забыто. Потом, когда мы услышали, что ты сражался, потерпел поражение и был помилован Мессалиной, мы поняли, почему ты не пришел.

– Меня пугала жизнь в подполье, жизнь в непрерывном страхе, что каждую минуту могут выследить и схватить. К тому же… я надеялся победить и действительно едва не победил.

– Да, но все же ты потерпел поражение и получил пощаду из рук Мессалины. А что означает пощада, дарованная Мессалиной гладиатору, знает в Риме каждый ребенок.

Вителлий опустил голову и молчал.

– Ребекка, – продолжал Каата, – услышав обо всем этом, пришла ко мне в слезах. Она сказала, что любит тебя, что ради тебя готова на все, но против Мессалины у нее нет никаких шансов. Я постарался утешить ее и… – Каата запнулся, и Вителлий поднял голову. – Что ж, я хорошо знал отца Ребекки, а поскольку она осталась совсем одна в этом огромном городе, я решил, что вправе взять на себя заботу о ней. Сегодня мы празднуем нашу помолвку.