прежде. Пустота не заполнялась и через два месяца, и через три… На смену пустоте или отсутствию желания делать что либо, даже двигаться, приходило желание мести и гнева. Вместе с другими сопереживающими мы пытались отыскать её убийц. Найти заказчиков или исполнителей. Хоть какие-то следы. Когда я бывал, по отпуску, в городе и желание мести накатывало так сильно, что все свободные недели я посвящал помощи местным вигилантам и не стеснялся пыток по отношению ко всем, кто, как мне казалось, мог пойти на убийство. Это могли бы быть ветераны войн, обратившиеся в криминальный мир ради власти. Бедняки, готовые убивать по приказу ради вознаграждения. Просто опасные люди, одержимые безумстсвом Геркулеса. Ревностные поклонники христианства, что желали смерти Риму и всему римскому. Я был тоже в достаточной степени известным, благодаря своим военным успехам. Элизия была яркой фигурой у части аристократии и среди людей как знатных, так и крестьян. Поэтому местные власти содействовали мне с поисками. Они не были против пыток и жестокости по отношению к преступникам, которые отказывались сотрудничать. Им тоже было выгодно, чтобы дороги и город становился более безопаснее. Хоть плетями бей, души, дави, жги, дери, крути суставы, хоть в ноздри уксус лей и клади кирпичи на брюхо… А если мне удавалось поймать и разговорить члена какой-нибудь группировки, а затем выйти на главарей и переловить всех остальных — я на некоторое время становился местным героем и кроме благодарностей получал увесистые вознаграждения мешочками сестерций. Однако убийцу или заказчика, или хотя бы намёк никак не получалось найти. Словно кто то появился, убил её и бух, исчез со всеми следами! Спустя время и вижу какая необузданность собственных чувств, отсутствие вразумительного контроля над ними и насилие, насилие, что никак не служило приближению к цели, а лишь…потакало гневу и терзало меня не меньше, чем пустота. Тело брало контроль над разумом, а не наоборот…Но со временем, вместе с денежными вознаграждениями и вся работа стала ощущаться как что то отвратительное и мерзкое. Я становился противен самому себе, потому что переставал принадлежать себе и осознавать кто я и что я делаю… Я вёл себя словно одержимый. Если бы Элизия увидела меня таким, то ужаснулась бы… Я и с окружающими, как сейчас вспоминаю, был резок и слишком чувствителен, чтобы общаться адекватно….

Все это время, на протяжении эмоциональных и откровенных моментов, центурион чесался, смотрел то на звёздное небо, то на бабушку и её друзей, то на лениво покидающий амфитеатр зрителей, теребил кольцо и поправлял миртовый венок, чей горьковатый, травянистый, напоминающий эвкалипт или кипарис запах ещё долго оставался на руках.

— Военные походы, концентрация на работе, пиры, физическое совершенствование, книги и путешествия, переезд в другой город, хоть и отвлекали и, казалось, помогали, но только временно. Ничего не исцеляло полностью. От алкоголя я тоже старался держаться подальше и не вестись на его иллюзорное расслабление. Когда я оставался наедине с собой, в горах, ко мне часто приходили мысли о самоубийстве. Я записывал все ощущения в дневник и днями просто читал книжки и размышлял, пытался наслаждаться природой и думал, как мне быть. Временами я слышал то, из-за чего просто свирепел и становился ещё отстранённее, ещё дальше хотел отойти от людей. Временами наоборот, больше сомневался в своей адекватности, а слова окружающих казались разумными: “Ты странный”, “Отказ выпить за общим столом — это как плевок в лицо!”, “Почему бы тебе просто не сходить в лупанарий?41“ ”Ты себя накручиваешь, вокруг полным полно девок!”, ”Вместо одиночества в горах и своих умных книжек, мог бы сходить с нами на гладиаторские бои и оттянуться”

Фавст спародировал цитаты комичным и недовольним голосом, а затем раздражённо выдохнул и замолчал. Он сказал всё, что хотел и ему оставалось только поблагодарить добрую старушку:

— Спасибо тебе…Я мог до конца и не осознавать насколько важно было выговориться и услышать что-то мудрое и понимающее в ответ. Я разделяю твои мысли и потрясающе, что существуют такие люди как ты, как Элизия, как Мемнон и Архимед. Возможно… где то есть целые поля и острова философов! Хаха

Улбающийся Фавст обнял старушку и она своим тёплым голосом ответила:

— Охохо, каждый в этом городе понимал боль другого и пытался сделать хотя бы несколько дней и ночей в году иными. Понимающие люди рядом и мысли о движении дальше — вот лекарство, что я поняла для себя. Но возможно, мои советы не для всех, и кто то назовёт их даже глупыми.

Когда театр совсем опустел и шум города постепенно затихал, они направлялись к выходу и бабушка вела их к месту прощания. По пути они заводил общение с другими душами, с кем то сразу завязывалось хорошее общение и группа уже в десяток человек между собой болтала, знакомилась и шутила. Хотя центурион не нашёл жену, каждое новое знакомство, каждая улыбка, рукопожатие и комплимент, каждая новая душа в этом городе не снимала с него улыбку до боли в мышцах скул.

Вместе с ними шло большое количество людей разных эпох и люди возвращались в одиночестве, в парах и группах. Души мёртвые возвращались в Дит, а немногие живые спутники объединялись и шли дожидаться рассвета, чтобы затем отправиться по домам. Центральные часы подсказывали, что оставалось около 40 минут до рассвета.

Пока они шли к пещере, бабушка громко вдохнула и хлопнув себя по руке сказала: — ТОЧНО! Я вспомнила, что ещё хотела сказать тебе! Ох, совсем всё забываю… Помнишь Еврепида на спектакле, который был уверен в том, что достойных стихов и прологов у него так много, к которым никто не привяжется со своей бутылочкой?

Центурион угукнул и кивнул головой в знак согласия.

— Так вот, — старушка оттопыривает указательный палец и тыкает в воздух — не подражай такому поведению, cынок! Мы не можем делать всё идеально, даже, то, что очень желаем. Если мы хотим писать стихи, а они выходят кривыми, то лучше сказать: “Да, мои стихи не имеют рифмы и красивых строк. Как же мне подступить к ним так, чтобы совершенствоваться на ошибках, а не ругаться на них и не злиться?”. И второе — она продолжает трясти пальцем по ветру — не говорить попусту! Если в споре ты понимаешь, что твои знания в теме слабы и шатки, как сырая глина, то справедливее к истине будет сказать: Я не хочу вводить кого-либо в заблуждение и не хочу манипулировать за счёт уверенных речей. Это удел софистов и