— Именно это я вам постоянно твержу, — отвечает Поэт-Криминолог, легонько похлопывая своего друга по плечу.

— О, извините, что прервал ваш рассказ о Густаве Зорне, — говорит Следователь. — Обычно я не смешиваю личные и профессиональные дела, но тут меня, к моему стыду, понесло.

— Ничего, — успокаивает его Поэт-Криминолог. — Вы в кругу друзей. И у меня есть предложение: а не пойти ли нам пропустить по стаканчику?

— Итак, — продолжает Литературовед, когда они устраиваются за столиком в Морском клубе, — Густав Зорн легко мог бы сойти за подозреваемого. От него исходили одновременно какое-то томное спокойствие и скрытая порочность. Он разговаривал с вами спокойным, необычайно любезным голосом с ласковыми интонациями, но в то же время вы чувствовали, что он в любой момент может взорваться. Его руки, казалось, душили воздух. Во время первого разговора мы то и дело переходили от Карла к Юлию, потом к Розе, Курту, Францу и Лоте, потом снова к нему, к нему, к нему одному! И так целый час, пока я находился под его обаянием. В момент расставания он мне со смехом сказал, что я выдержал первый экзамен и завтра в это же время могу встретиться с Розой и Куртом. Густав был из тех демонических ангелов, которые мечтают умереть как можно эффектнее, и это проскальзывало во всех его словах. «Смерть — наш друг, — как-то сказал он мне, когда мы познакомились поближе и я спросил, что он думает о книгах своей жены. — Роза пишет о смерти и больше ни о чем. Часы для нее остановились раз и навсегда. Роза, Курт и я поклялись, что, когда пробьет час, мы умрем вместе, но только весело!»

— Когда пробьет час?

— Подождите, это еще не всё! В то время произошла одна ужасная авиакатастрофа, о которой все только и говорили. Первый пилот, чтобы покончить с собой, решил заодно угробить с сотню пассажиров. Его разговор со вторым пилотом, отчаянно пытавшимся переубедить его, записали на командно-диспетчерском пункте. Но никакие уговоры не помогли, и самолет врезался в землю. «Какая прекрасная смерть! — воскликнул Зорн. — Какой летчик не испытывал искушения направить самолет прямо в море?» В то время я знал их уже получше. Зорн и Курт тоже жили на вилле в окрестностях Вены. Они разрешили присутствовать мне на съемках фильма по роману Розы, чтобы мое исследование обогатилось и этим фактом, который должен был показать…

— Как кино убивает литературу, — почти с комической живостью произносит Поэт-Криминолог. — Но согласитесь, что между адаптациями и…

— Хватит! Не отвлекайтесь! — нервничает Следователь. — Мне кажется очень важным то, что вы говорили о коллективном самоубийстве. Умереть эффектно! Вот мощнейшая мотивация, чтобы продумать коллективное утопление, единственное в истории криминологии!

— О, таких эффектных самоубийств хватает и в истории человечества, и в истории криминологии, — возражает Поэт-Криминолог. — Достаточно только вспомнить секты! Со времен сотворения мира до сегодняшнего дня трупов столько, что и не перечесть! Однако, основываясь на том, что вы рассказали нам о Зорне и о сексуальных пристрастиях этой троицы, мы можем выдвинуть прекрасную гипотезу гибели «Урана».

— Предположения вряд ли помогут нам завершить дело, — говорит Следователь. — Пусть наш друг продолжает исследовать рукописи и сохраняет беспристрастность, когда обнаруживает что-то новое. Только беспристрастность поможет нам ответить на вопросы: кто, как и почему? Что это было? Преступление? Коллективное самоубийство? Коллективное убийство одним, двумя, тремя самоубийцами? Несчастный случай из-за всеобщего пьянства? Я даже слышу, как они смеются, прыгая за борт. Знаете, ночью, когда не спишь и всё думаешь, какие только гипотезы не приходят в голову… Я насчитал уже двадцать две. А что еще говорил Густав Зорн о контракте, который они заключили между собой? Каким образом они собирались его осуществить? Если, конечно, Зорн говорил правду, а не морочил вам голову.

— Если бы вы лучше знали Розу и Курта…

— Я часто встречал их в разное время в Морском клубе. И даже несколько раз видел Густава Зорна.

— Значит, вы видели их всех вместе?

— Да уж, этакие денди — не знаю, как их еще охарактеризовать.

— Это достаточно поверхностное суждение. Я некоторое время жил рядом с этим трио и могу сказать, что они уделяли большое внимание не только своему внешнему виду, но и впечатлению, которое производили. И когда Густав говорил о смерти и о том, как они собирались поиграть с ней, уверяю, что вы ни на секунду не усомнились бы в его словах.

— Вы действительно считаете, что эта троица могла задумать коллективную смерть, решив, что момент настал?

— Нет, я так не думаю. Зная Курта, я считаю, что, играя в игру Густава Зорна, которому удалось подчинить его, он никогда бы не согласился на деле воплотить идею, запущенную ради бравады и эстетического наслаждения. Поскольку, признаем, это коллективное утопление — абсолютный эстетизм. Белая яхта, гладкая, лакированная, синее море и ни души вокруг — ни на воде, ни под водой, нет даже трупов, только размытые тени, словно застывшая похоронная процессия, медленно уносимая подводным течением, да еще веселые рыбки по бокам… Такого рода картинки Зорн легко придумывал, что восхищало Розу и Курта. Оба они любили Зорна и, находясь рядом с ним, теряли способность критически мыслить. Оба, такие умные, казались завороженными тем магнетизмом, который исходил от этого изворотливого и неуловимого человека.

— Постойте, постойте! — восклицает Следователь. — А вы не думаете, что их дендизм и извращенный эстетический вкус могли стать довольно мощной движущей силой, чтобы устроить художественную постановку собственной смерти?

— Вспомните об эффектном самоубийстве Луп Велес в Беверли-Хиллз, — вторит ему Поэт-Криминолог. — Луп Велес, находясь в самом расцвете своей красоты и славы, решила умереть в тот момент своей жизни, который считала непревзойденным. Еще никогда самоубийство не было обставлено так тщательно и продуманно. Ее великолепный дом был уставлен экзотическими цветами, залит мягким светом, ни одна деталь не была оставлена без внимания. Косметологи, парикмахеры, костюмерши суетились вокруг молодой женщины. И вот наконец она одна. Выпивает яд, подсыпанный в шампанское. И внезапно весь ее план рушится: смесь алкоголя и яда вызывает у нее рвоту, и она устремляется к унитазу, возле которого ее и находят мертвой. Ее прекрасное лицо, которое она так тщательно подготовила, вымазано…

— В случае с Зорном, Розой и Куртом их уход в мир иной оставлял после себя пустоту, — перебивает его Литературовед. — Зорн был хромым бесом.

— Вы подразумеваете Лесажа[11], которого вдохновил Велес де Гевара[12]…

— Не будем своими шутками раздражать нашего друга Следователя. Вспомните, что говорил Дидро в «Жаке-фаталисте»: «Если вы благодарны мне за то, что я сказал, то представьте, сколько я еще не сказал». Не стоит забывать, что Зорн в глубине души был невероятно раним. Когда я узнал его получше, то понял, что он страдает от своей посредственности. Гордый Зорн, интеллигентный и язвительный Зорн, был посредственным актером. Да, посредственным, и он это знал. Розе все-таки удалось пристроить его в фильм, съемки которого начались в Вене. И Зорн был этим глубоко уязвлен. «Нет ничего более забавного, чем видеть, насколько мало значат рекомендации моей жены. Эти люди не нашли ничего лучшего, как предложить мне самую никчемную роль», — сказал он мне. Он пытался шутить по этому поводу, но я понял по некоторым его репликам, брошенным ради смеха как всегда язвительным тоном, что он никогда не простит ни Розе, ни Курту, ни мне как свидетелю такое ужасное унижение, ставящее крест на его актерской карьере. Это была открытая всем взорам рана, поскольку ему дали третьестепенную роль безликого персонажа. «Настоящий удар кинжалом», — говорил он со смехом. «Такое предательство» позволило ему разыгрывать веселую и горькую комедию с Розой и всей остальной семьей Найев. Зорн стал еще более неуловим, обворожителен и опасен. Как только Роза и Курт не понимали, что живут с влюбленным врагом? Что между ними всегда стоит начеку влюбленный в них враг?