Таким образом, получается, что у двух из трех видов приматов, произошедших от одного общего предка («недостающего звена»), жившего девять миллионов лет назад, должно было измениться сексуальное поведение. Согласно некоторым данным, самки «недостающего звена» были объединены в гаремы, и, следовательно, гориллы и люди в некоторых сообществах просто унаследовали эту систему. Но шимпанзе в процессе дальнейшей эволюции вернулись к промискуитету, а у большинства людей, напротив, развилась моногамия. Мы видим, что и эволюция брачных систем у людей и шимпанзе шла в противоположных направлениях — как раньше мы это видели для овуляционных сигналов.

В целом похоже, что у высших приматов в ходе эволюции моногамия возникла в семи независимых случаях: у человека, у гиббонов и еще по крайней мере у пяти видов обезьян. Гарем сохранился в восьми случаях (считая и «недостающее звено»). Шимпанзе и по меньшей мере еще два вида обезьян вернулись к беспорядочным сексуальным отношениям уже после того, как их предки отказались от промискуитета в пользу гарема.

Итак, нам удалось воссоздать систему брачных отношений и тип внешних проявлений овуляции, которые существовали у приматов в далеком прошлом, и расположить все это на генеалогическом древе приматов. Теперь мы, наконец, можем объединить эти два массива информации и задать себе вопрос: какая же система брачных отношений преобладала всякий раз в той точке, где развивалась скрытая овуляция?

Вот что получается. Возьмем те виды наших далеких предков, которые когда-то подавали ясные овуляционные сигналы, а затем в ходе эволюции перестали это делать, и в результате у них развилась скрытая овуляция. Лишь один из этих видов был моногамен.

Напротив, восемь (а может быть, даже одиннадцать) видов либо практиковали промискуитет, либо образовывали гаремы — к последним относился и один из предков человека, потомок «недостающего звена». Итак, можно сделать вывод, что не моногамия, а промискуитет или гарем привели в конце концов к возникновению скрытой овуляции (см. рис. 3.). Этот вывод согласуется с «теорией многих отцов», однако противоречит «теории папы-домоседа».

Давайте поставим вопрос иначе: какие овуляционные сигналы преобладали в тех узловых точках на нашем родословном древе, где возникала моногамия? Оказывается, моногамия никогда не развивалась у видов с ярко выраженными внешними признаками овуляции. Напротив, она развивалась у тех видов, у которых уже была скрытая овуляция, иногда — у видов со слабыми внешними признаками овуляции (см. рис. 4.). Этот вывод хорошо согласуется с предсказаниями «теории папы-домоседа».

Каким же образом можно примирить два этих противоположных вывода? Вспомним, какое заключение сделали Силлен-Тульберг и Мёллер на третьем этапе их анализа: у всех моногамных приматов наблюдается скрытая овуляция. Теперь мы понимаем, что такой эволюционный результат можно было получить только в два этапа. Сначала у видов, практикующих промискуитет или гарем, возникает скрытая овуляция. Затем эти виды, уже имея скрытую овуляцию, переходят к моногамии.

Возможно, теперь вы понимаете, насколько запутана эволюционная история нашей сексуальности. Мы ведь начали с простого вопроса: почему у человека скрытая овуляция и почему люди могут заниматься сексом ради развлечения в любой день месяца? Казалось бы, на этот простой вопрос можно дать столь же простой ответ. Однако вместо простого ответа вам пришлось выслушать сложное объяснение, состоящее к тому же из двух частей.

Объяснение свелось к тому, что функция скрытой овуляции в эволюционной истории приматов неоднократно менялась вплоть до превращения в противоположную. Это началось, когда наши предки практиковали либо промискуитет, либо гарем. В те далекие времена скрытая овуляция позволила самкам предков человека одаривать своей благосклонностью многих самцов, и в результате ни один из них не мог быть уверен, что именно он является отцом ее детеныша. Но при этом каждый из них знал, что он может быть им.

В результате никто из способных на детоубийство самцов не хотел причинять вред детенышу самки, а некоторые могли даже защищать мать и ребенка и снабжать их пищей. Но как только у женщины возникла скрытая овуляция, она стала использовать эту особенность, чтобы выбрать себе подходящего мужчину, убедить его остаться с ней, предоставить ей и ребенку защиту и заботу — укрепляя его уверенность в том, что это именно его ребенок.

Размышляя об этом, мы должны признать, что в таком изменении функций скрытой овуляции нет ничего удивительного. Подобные изменения в эволюционной биологии вполне обычны. Дело в том, что естественный отбор не преследует какую-то сознательно поставленную отдаленную цель, как это делает инженер, конструируя новое изделие. В природе тот или иной элемент строения или поведения животного, выполняющий определенную функцию, в какой-то момент может начать выполнять также и другую функцию. В результате направление его эволюции изменяется, и в конце концов он может даже перестать выполнять первоначальную функцию. Развитие живых существ идет по извилистому пути эволюции, на котором случаются многократные повторные «изобретения» сходных приспособлений, их утрата и изменение их функции — вплоть до прямо противоположной.

Один из наиболее известных примеров — преобразования конечностей у позвоночных. Плавники рыб-предков в ходе эволюции превратились в конечности древних рептилий, птиц и млекопитающих, с помощью которых эти животные передвигались по суше или летали. Передние конечности некоторых видов древних млекопитающих и ящеров-теропод превратились, соответственно, в крылья у летучих мышей и современных птиц. Позднее птичьи крылья и ноги млекопитающих независимо друг от друга превратились в плавники у китов и пингвинов — то есть конечности вновь обрели свою прежнюю функцию и по эффективности нисколько не уступают плавникам современных рыб. По меньшей мере три группы потомков рыб, тоже независимо друг от друга, утратили конечности и превратились в змей, безногих ящериц и безногих земноводных, известных как червяги. В сущности, не менее извилистый путь проделали рассмотренные нами физиологические особенности (внешние признаки овуляции и степень их выраженности) и брачные системы (моногамия, гарем, промискуитет): их функции постоянно менялись, переходили одна в другую, возникали заново или утрачивались.

Память об этих эволюционных сдвигах может сказаться на нашем отношении к любви. В романе «Признания авантюриста Феликса Круля», последнем произведении великого немецкого писателя Томаса Манна, герой оказывается в одном купе с палеонтологом, который рассказывает молодому человеку об эволюции конечностей у позвоночных. Феликс, утонченный любимец дам, наделенный пылким воображением, приходит в восторг от этой истории: