М. прихватил с собой большой топор – видимо, для пущей убедительности: если вдруг инстинкт размножения А. вступит в борьбу с инстинктом самосохранения, то занесённый над умной головой А. топор М. охладит первый инстинкт, а второй, напротив, приведёт в боевую горячность. Всегда, правда, следует учитывать вариант, что А. может вскочить, точно разжатая пружина, разорвать на себе одежды и воскликнуть: «размножение или смерть!», но во сне вроде бы такой сценарий не вырисовывался.

Проснулся в пять утра, так и не добежав с М. до А., и долго глядел в стену; потом устал глядеть, повернулся на бок, вообразил морские волны и уснул.

Встал в десятом часу. Приготовил яичницу на курдюке. Любой надолго уходящий в горы, будь то чабан или охотник, подтвердит, что сытнее завтрака не существует. Заряжает на шесть-восемь часов ходьбы по пересечённой местности. За две минуты до готовки обсыпал блюдо мелконарезанной зеленью – кинзой и укропом. Приправил сванской солью. Зелёная ароматная подушка на жёлтом – это красиво. Как бы сказал мой дед Сергей – «это хорошо, это правильно».

Александр прав, когда говорит, что в основе любой кухни, любого блюда, лежит технология приготовления. Что, владея технологией, можно не вестись на условный «жир полярной совы». Без технологии, понятное дело, даже человека толком не зачать, что уж о плове говорить. Как очевидно и то, что готовка – это не только технология, но ещё и нечто сокрытое, личное, так и хочется воспользоваться дурацким словом «магия», но магия – это тоже технология, только сакральная, только для посвящённых. А тут, как ни крути, и характер, и темперамент человека накладывают отпечаток. Ну не может серый, скучный, вялый человек готовить яркие, сочные, дурманящие ароматом блюда. Раздай технологию приготовления дюжине поваров, и получишь на выходе дюжину разных блюд. Знал женщину, которая готовила, строжайше придерживаясь рецептуры. Взвешивала на весах массу основного продукта и специй, мерными стаканами отмеряла количество воды и на выходе получала какую-то несъедобную субстанцию. Любое блюдо, приготовленное ею, было ужасно невкусно, бесцветно. Торжествовала математика, но не азарт, страсть, выдумка. Стряпня любит быстрые руки, задор и смех, а не весы и рецепты.

Вот, например, не раз уже упомянутый Павлом Васильевичем Сергей Иванович Коровин, слывущий великим кулинаром. Так это сразу видно, что человек любит готовку и готовка любит человека: по широте натуры, по раблезианской фактуре, голосу, жестам, смеху. Такой, когда готовит, то причмокивает да приговаривает, колдует, шутит, травит байки. Не наблюдал никогда, как Сергей Иванович кашеварит, но рискну предположить, что как-то так.

Кстати (когда это будет возможно), неплохо было бы собраться на плов в исполнении Александра. За жир полярной совы и кровь носорога ничего не скажу, а бараньи яйца попробую раздобыть, пошлём потом фотографию дяде Мулло в Фергану.

Из пандемического. Сын пациента (тот самый, который боялся заразиться через бутылку водки и просил отца наливать ему), запершись с женой и дочерью на даче, продолжает неистовствовать по поводу вируса. Довёл себя до полного изнеможения. Вчера застал свою пятилетнюю дочь переговаривающейся через забор с соседской девочкой. Схватил дочку за запястья и на вытянутых руках доставил в дом. Крикнул жену. Сняли с ребёнка одежду, бросили в стиральную машину. Девочку вымыли с головой под душем, а после протёрли всю хлоргексидином. Теперь сын пациента тревожится – вдруг пара вирусинок слетела с одежды и, повиснув в воздухе, дожидается удобного момента для нападения. Сидит на даче и строчит отцу послания в мессенджере, полные упрёка, что, мол, отец, как же ты несерьёзно относишься к проблеме, а надо бы как я, сын твой. И под сообщением досылает ссылки на триста ресурсов, в которых гибель половины человечества от вируса рассматривается, в общем-то, как уже свершившийся факт.

21.05.2020

Герман Садулаев:

Вообще я обычно очень люблю готовить. Хотя и вегетарианец. Это не значит, что я не люблю вкусно есть. Очень люблю. Вкусно. И много. И вкуснее меня для меня никто не готовит. Еда – это если не главный смысл жизни, то где-то очень рядом.

Но по рецептам готовить не умею. Только по вдохновению. Примерно понимаешь технологию, а там дальше интуиция. Что-то отмерять – фи. Пробовать тоже нельзя.

А сейчас не готовлю. Апатия.

Хлопья молоком залью. Хачапури куплю. На хлеб сыр положу ломтиком. Как-то так. Вообще не хочется готовить.

Холодный тоскливый май.

21.05.2020

Павел Крусанов:

Когда Сергей Иванович колдует у плиты, он не то что байки травит, он с кастрюлькой разговаривает, интересуется здоровьем шкурки от бекона, рассказывает сванской соли тайну её рождения, делает выговор прихватке, шепчется с лимоном. Если на музыку положить – готовая опера. Жаль, после застолья заветных слов уже не вспомнить.

21.05.2020

Александр Пелевин:

Хочу вновь наглейшим образом воспользоваться этим чатом как возможностью спросить мнения у более опытных коллег.

Ни в первой, ни во второй, ни в третьей книжке принципиально не употреблял русского народного мата, даже в тех небольших ситуациях, когда он был бы в тему. При том, что обсценную лексику в жизни и в интернете употребляю только так и обожаю всякую чудовищную похабщину. А вот в книгах – нет. Даже не знаю почему – и дело не в стеснении, а, наверное, в каком-то вызове: мол, смотри, современная литература без мата!

А вот в книге, которую пишу сейчас, во многих ситуациях мат не то что уместен, а прямо-таки просится. Действующие лица – вполне себе простые русские люди, попадающие в ситуации, когда невозможно сказать «черт, какая неприятная хрень!», а обозначить ситуацию можно исключительно словом «пиздец». И логично, что если использовать всяческие эвфемизмы – получится чудовищная и запредельная пошлость.

Мучительно раздумываю, изменить ли своей традиции. Наверное, изменю.

22.05.2020

Павел Крусанов:

Мат – это такая приправа в языковой кухне, которая годится не для всякого блюда. Что хорошо для ухи, то не пойдёт для пирожного. Смысл использования этой приправы в том, чтобы она передавала свои свойства конечному изделию, а не теряла их. Скажем, как жгучий перец. Нельзя питаться только им. Когда я слышу на улице речь гимназистов, изъясняющихся чистым матом, мне становится жалко мат – он истощает свою силу, он больше не оскорбляет, он эмоционально обесцвечивается. Соль перестаёт быть солёной, жгучий перец больше не жжёт. Отсюда и пляшем.

А вообще я не представляю себе литературную сцену, где нельзя было бы обойтись без мата. Художественная правда не имеет никакого отношения к правде жизни. Купцы и нищие актёры Островского говорят