В 1806–1811 годах Закон Божий и «отечественный язык» преподавал Саше Пушкину священник Алексей Иванович Богданов (1786–1860), похороненный также на этом кладбище.

Бывая в Москве, Пушкин несколько раз посетил дом великого актера Михаила Семеновича Щепкина (1788–1863), жившего в Б. Спасском переулке, д. 16. Поэт хорошо знал жену Щепкина – Елену Дмитриевну (1789–1859), урожденную Дмитриеву, четырех ее сыновей – Александра, Дмитрия (1817–1857), Николая, Петра и трех дочерей – Александру (1816–1841), Веру и Феклу (1814–1852). Судя по литературным источникам, семья Щепкиных была дружной. Но вот загадка: жена Щепкина, сын Дмитрий, дочери Александра и Фекла похоронены на Даниловском кладбище, а сам великий актер с сыновьями Николаем и Петром – на Пятницком. Где похоронены их сын Александр и дочь Вера – мы не знаем.

Сравнивая годы смерти членов семьи Щепкиных, видишь, что раньше всех скончалась их дочь Александра Михайловна – молодая актриса Малого театра. Родители хоронят ее на Даниловском кладбище, где, возможно, ранее были погребены родственники жены Дмитриевы. Затем Щепкины теряют вторую дочь, тоже актрису Малого театра, Феклу Михайловну. Она находит последнее упокоение рядом с сестрой Александрой. Через пять лет в расцвете сил умирает их брат Дмитрий – многообещающий ученый, магистр Московского университета, филолог и историк искусств. Для него уготовано место рядом с сестрами на Даниловском кладбище. За шестнадцать лет потерять троих взрослых детей – непосильный удар для матери, и через два года Елена Дмитриевна, уже пожилой человек, последовала за своими дочерьми и сыном на Даниловское кладбище.

Михаил Семенович Щепкин пережил свою жену всего на четыре года. Казалось бы, и ему предназначено судьбою место рядом с женой и детьми на этом же кладбище. Но его хоронят на Пятницком кладбище, рядом с выдающимся русским историком Т. Н. Грановским (ум. в 1855 году) и декабристами И. Д. Якушкиным (ум. 1857) и Н. В. Басаргиным (ум. 1861). По-видимому, на этом настояла московская интеллектуальная общественность, решив небольшую площадку вокруг памятника-обелиска Грановскому превратить в «пантеон» выдающихся деятелей русской науки и культуры. Позже рядом с Михаилом Семеновичем были погребены его сыновья – Петр и Николай.

Находится это кладбище в северной части Москвы. Основано близ местности Миусы, отсюда и его название. Сейчас оно – запушенное, малоизученное московское кладбище; проехать к нему удобнее всего на трамвае от станции метро «Новослободская» (до Сущевского вала).

На кладбище похоронено 7 знакомых Пушкина, сохранилась же только могила М. Т. Каченовского. Расположена она на 4-м участке кладбища, слева от главной аллеи, идущей от ворот кладбища к церкви Веры, Надежды, Любви и матери их Софьи. Надгробие у него малозаметное – невысокий черный гранитный цилиндр, рустированный кубом.

Михаил Трофимович Каченовский (1775–1842) – историк, издатель, географ, профессор Московского университета, критик и переводчик, с 1841 года – академик. Он был издателем журнала «Вестник Европы». Вел непрерывную борьбу с «Арзамасом», с литературной и, позднее, исторической школой Карамзина, являясь, в свою очередь, постоянным объектом нападок «арзамасцев». Позже принадлежал к числу литературных противников Пушкина. На Каченовского написаны эпиграммы Пушкина «Бессмертною рукой раздавленный Зоил…» (1818), «Хаврониос! ругатель закоснелый…», «Клеветник без дарованья…», «Охотник до журнальной драки…», «Жив, жив, Курилка!», «Там, где древний Кочерговский…», «Как сатирой безымянной…» (1825) и др.

Однако поэт и профессор познакомились лично только 22 сентября 1832 года на лекции И. И. Давыдова в Московском университете. После лекции, сообщает Л. А. Черейский, Пушкин вступил в спор с Давыдовым и Каченовским, отстаивая подлинность «Слова о полку Игореве». Вскоре, 27 декабря 1832 года, Каченовской подал свой голос за избрание Пушкина в члены Российской академии. После смерти поэта Каченовский отозвался о нем так: «Один только писатель у нас мог писать историю простым, но живым и сильным, достойным ее языком – это Александр Сергеевич Пушкин, давший превосходный образец исторического изложения в своей “Истории Пугачевского бунта”». Эти слова Каченовского передал историку С. М. Соловьеву профессор Московского университета Д. Л. Крюков. И далее С. М. Соловьев пишет: «Но всякий ли способен и после смерти врага сделаться беспристрастным в отношении к нему, у всякого ли достанет духа похвалить и умершего врага?.. Во всех отношениях общественной и служебной жизни своей Каченовский был честным человеком». Трудно не согласиться с этими словами историка, но будем все же помнить и то, что писал Пушкин о Каченовском в эпиграмме «Жив, жив, Курилка!»:

Михаил Трофимович Каченовский одно время был деканом, а затем и ректором Московского университета. Писатель И. А. Гончаров, учившийся у Каченовского, вспоминал: «Это был тонкий, аналитический ум, скептик в вопросах науки и отчасти, кажется, во всем. При этом – строго справедливый и честный человек. Он читал русскую историю и статистику; но у него была масса познаний по всем частям. Он знал древние и новые языки, иностранные литературы, но особенно обширны были его познания в истории и во всем, что входит в ее сферу – археология и проч. Любимая его часть в истории была этнография. Особенную симпатию он питал к польским историкам (сам он был родом из Малороссии и высказывал явное расположение к своим землякам) и летописцам». Более лестную характеристику трудно себе представить.

Д. Н. Свербеев – общественный деятель, учившийся тоже у Каченовского, дополняет его портрет: «Второй из любимых моих профессоров был Михаил Трофимович Каченовский, желчный, пискливый, подозрительный, завистливый, человеконенавистный скептик, разбиравший по всем косточкам и суставчикам начатки российской истории, которую он преподавал, ничего не принимавший на одну веру, отвергавший всякое предание, – одним словом, сомневавшийся во всем. Верил он одному только Нестору, не верил ни “Русской Правде” Ярослава Мудрого, ни духовному завещанию Владимира Мономаха, ни подлинности “Слова о полку Игореве”… Несмотря на то, он был человек умный и достойный глубокого уважения по истинной любви к честному и бескорыстному труду и по своему критическому таланту, который, к сожалению, не всегда отличался беспристрастием». А Н. В. Станкевич, философ и писатель, посвятил своему учителю такое четверостишие:

У кладбищенской церкви была, вероятно, похоронена семья князя Владимира Сергеевича Голицына (1794–1861): его жена Прасковья Николаевна, урожденная Матюнина (1798–1884), сыновья Владимир и Дмитрий и дочь Надежда.