В клинике вокруг него сразу запорхали медсестры. Естественно, заметил проснувшийся в глубине души циник, им за это хорошо платят. Алексей отпустил Степана до вечера и отдал свое тело в умелые руки медработников. Клиника доктора Радова имела отличную репутацию, и персонал здесь был очень дружелюбный. Алесей машинально кивал и улыбался, когда с ним пытались завести разговор, но мысли его были далеко.

Лежа на кровати и глядя в потолок, голубенький, как мартовское небо, он пытался понять, зачем он здесь. Физическая сторона вопроса была ясна, по-прежнему оставалась неясна сторона моральная. К чему это все? Где смысл?

— Добрый день, Алексей Васильевич! — пророкотал знакомый густой бас.

Ипполит Георгиевич Радов соответствовал классическим представлениям о добром профессоре, который очень много знает и еще больше может. Алексею казалось, что он похож на профессора Преображенского из бессмертного произведения Булгакова. Ухоженная борода, густой голос, большие мягкие руки. Профессор носил почти круглые очки, напомнившие Алексею недавно прочитанную Илюшкой книгу о Гарри Поттере.

— Добрый день, Ипполит Георгиевич. Как дочь, как супруга?

— Благодарствую, все благополучно. — Старомодная манера речи также напоминала о медиках начала прошлого века. — Леночка поступает в МГУ, на мехмат. Ирина Петровна шлет вам привет. Как ваше драгоценное семейство?

— Все хорошо, благодарю. — Алексей перешел к делу: — Ну что, Ипполит Георгиевич, как там у меня все?

— Ох, голубчик, — вздохнул Радов, — обрадую вас или нет, не знаю… Состояние ваше лучше не стало… но и хуже, как ни странно, тоже. Вы все инструкции мои соблюдаете?

— Попробовал бы я их не соблюсти, — усмехнулся Алексей. — Мне бы голову оторвали.

— Ну вот и хорошо. А сейчас давайте перейдем к процедуре. Вам, может, музыку какую-нибудь включить или книга есть?

— Ничего не надо, — сказал Алексей, — я просто полежу.

Пока вокруг него суетились люди, прилаживая провода и датчики, он смотрел в потолок; но, оставшись один, огляделся. Палата не та, что была в прошлый раз. Немного похожа на ту, в которой он проснулся позапрошлой осенью.

А осень была великолепна.

Алексей закрыл глаза. Водоворот воспоминаний затянул в себя с жадной силой, и на сей раз он не сопротивлялся. Он вытянул руку, в которой был брелок и ключи от машины…

«Ауди» пищит сигнализацией, хлопки дверей, поворот ключа, урчание мотора. Светлая кожа салона, легкий запах хвойного освежителя, радио бормочет новости. Маша пристегивается ремнем, поправляет волосы.

Его руки привычно лежат на руле, гладкий асфальт убегает под колеса — вот уже мелькнул последний коттедж Тимоново. Дальше, почти до самой Ленинградки, только лес и берег Сенежа и редкие, особенно в такое время, в выходной, машины.

— Надеюсь, на шоссе пробок нет — мы и так задержались немного. — Маша страшно не любит спешить и опаздывать, тем более что в Большом они договорились встретиться с Кравцовым и еще несколькими коллегами и партнерами — намечается этакий бизнес-культпоход.

— Не волнуйся, успеем вовремя, — Алексей притапливает газ, и верная машина аккуратно вписывается в вираж. — Уже скоро плотина.

Алексей-призрак в отчаянии смотрит на свои руки, лежащие на руле, на цифры и стрелки приборной панели. Приборы светятся мертвенно-зеленым светом, добавляя в этот давно потерянный мир нереальности.

«Остановись!» Он не понимает, кого просит, к кому обращается, кто должен остановиться: автомобиль или водитель? Машина продолжает лететь вперед. Дорога идет по лесу: желтые листья берез летят под колеса, падают, разлетаются, кружатся. Мелькают темные ели. Дорога упирается прямо в заходящее солнце. Маша зачарованно смотрит по сторонам: осенний хоровод завораживает ее и заставляет грустить.

— Осень очень красива. Иногда мне кажется, что умирать стоит осенью — тогда смерть красива, как смерть природы, и также временна, до весны. — Маша перебирает жемчужное ожерелье и улыбается.

— Умирать вообще не стоит. Ты же знаешь — мы будем жить вечно.

«Жить вечно. Вечно жить. Умирать осенью…» Слова отдаются у него в голове, колют тысячей иголок, бьют в барабаны. «Жить-вечно-жить-вечно-жить». Четкий ритм больших барабанов, басовитый, пронимающий до костей гул.

Лес обрывается, и дорога вылетает на свободу: справа — мрачные болотины, пруды и камыши, слева — гладь озера до горизонта, яркая синева, блестящее зеркало в лучах закатного солнца.

«Все!» Агония.

— Алексей Васильевич!

— Соня, введите ему успокоительное.

— Алексей Васильевич, миленький, откройте глаза.

Веки будто свинцовые. Алексей открыл глаза — и немедленно зажмурился от яркого зеленого света. Бородатое лицо Ипполита Георгиевича словно парило в неестественном ореоле.

— Сейчас все будет в порядке. У вас резко подскочил сердечный ритм, с чего вы так переволновались? Впрочем, можете не отвечать.

— Все хорошо. — Как странно, язык слушается, губы тоже.

— Может быть, останетесь у нас на ночь, а?

— Нет, благодарю, я домой.

— Ну что ж… Лежите-лежите. Вам еще довольно долго лежать.

Алексей взглянул на часы — действительно, всего полчаса прошло. Секундная стрелка равнодушно падала вниз, к шестерке, потом ползла наверх. За топотом ног медперсонала, за добродушным ворчанием профессора Радова Алексей все время слышал ее сухие щелчки.

За день произошло столько всего, что Настя только вечером узнала, что завтра — выходной, Рождество. Об этом факте ей доложил муж, когда она вернулась домой.

— Насть, тут звонили твои родители и Анька. Анька зовет всех к себе, обещает тихий семейный праздник.

— Праздник?

— Завтра же Рождество, Ась!

— Господи! — Настя опустилась на пуфик и уронила уже снятый сапог. — Совсем я от жизни отстала!

— Ну, так мы едем? — Ваня опустился на коврик и стянул с жены второй сапог.

— Мы? — искренне удивилась Настя. — Ты же Анечку терпеть не можешь!

— Зато я люблю твоего папу и Анькиного Толстячка. Клянусь, все будет просто замечательно.

Настя пожала плечами и побрела за мужем в гостиную.

— Вань, а ты знаешь, меня повысили.

— Куда повысили?

— Вверх, естественно. Со следующей недели я — финансовый директор «Сапфира».

Ваня молча уставился на жену, даже дышать перестал.

— Ваня, очнись! — Стася покачала головой.

Ситуация напоминала сон, поэтому все происходило медленно и с расстановкой.

— Настька, так это просто супер! Ты теперь большая начальница! Поздравляю!