Темы беседы были весьма разнообразными, как и великолепная еда, непрерывно подаваемая отлично обученными и ненавязчивыми официантами. Музыка, садоводство, техника станционной биологической переработки привели к обсуждению динамики роста населения квадди и методов – технических, экономических и политических – создания новых поселений в увеличивающейся вдоль пояса астероидов цепочке. Лишь старые эпизоды военной истории по общему молчаливому согласию выпали из темы беседы.

Когда в перерыве между последним блюдом и десертом Бел повел Катриону в дамскую комнату, Николь, дождавшись, когда они удалятся за пределы слышимости, тихонько сказала Майлзу:

– Рада за вас, адмирал Нейсмит.

Майлз коснулся губ.

– Порадуйтесь за Майлза Форкосигана. Я, например, безусловно за него рад. – Поколебавшись, он все же спросил: – Следует ли мне также порадоваться за Бела?

Ее улыбка стала слегка напряженной:

– Это знает только Бел. Я покончила с космическими путешествиями. Я наконец обрела свое место, свой дом. Бел тоже по большей части кажется вполне довольным жизнью здесь, только… Бел ведь планетник. Мне говорили, что у них начинаются проблемы с ногами. Бел поговаривает о том, чтобы принять подданство Союза, и все же… Почему-то никак не соберется подать прошение.

– Уверен, что Бел хочет этого, – сказал Майлз.

Николь пожала плечами и допила последние капли лимонада. В преддверии вечернего выступления она предпочла воздержаться от вина.

– Может быть, секрет счастья – в умении жить сегодняшним днем, а не заглядывать в будущее. А может, это всего лишь привычка самого Бела, приобретенная им за прошлую жизнь. Риск, опасности – все это наложило свой отпечаток. Не знаю, способен ли Бел изменить свою натуру и какой вред может принести такая попытка. Возможно, слишком большой.

– М-м-м, – промычал Майлз. «Я не могу приносить им ложную клятву или частичную верность», – сказал Бел. Очевидно, даже Николь не знает о втором источнике доходов – и опасности – Бела. – Должен заметить, что Бел неоднократно имел возможность найти место портмастера в других местах. Но вместо этого проделал долгий путь, чтобы занять его здесь.

Улыбка Николь смягчилась.

– Это верно. – И она добавила: – А знаете, когда Бел приехал на станцию Граф, у него в кошельке по-прежнему лежал тот бетанский доллар, что я заплатила вам на Архипелаге Джексона.

Майлз ухитрился проглотить вполне логичный вопрос: «А вы уверены, что это тот самый доллар?», прежде чем эти слова сорвались у него с языка. Бетанские доллары ничем не отличаются один от другого. Если Бел заявил, что это тот самый, чтобы возобновить знакомство с Николь, то кто такой Майлз, чтобы опровергать его слова? Уж во всяком случае, не любитель портить настроение другим, это точно.

После обеда они под предводительством Бела с Николь прокатились по местной транспортной системе, чьи артерии недавно пронизали тот трехмерный лабиринт, в который разрослась станция Граф. Николь оставила свой флитер в общем хранилище на пассажирской платформе. Их транспортному шару понадобилось минут десять, чтобы пролететь по разветвляющимся трубам до места назначения. Желудок Майлза подскочил к горлу, когда они пересекали зону невесомости, и он поспешил достать из кармана противорвотные таблетки, проглотить одну и тихонько предложить Катрионе с Роиком.

Вход в концертный зал имени госпожи Минченко оказался ни впечатляющим, ни большим: просто один из нескольких, расположенных на разной высоте шлюзов этой части станции. Николь, поцеловав Бела, улетела. В цилиндрических коридорах никакой толпы пока что не наблюдалось – они приехали пораньше, чтобы дать Николь время добраться до гримерной и переодеться к спектаклю. А потому Майлз оказался не готов к виду огромного зала, в который они вплыли.

Гигантская сфера. Примерно треть ее внутренней поверхности занимало круглое прозрачное окно, в котором словно была заключена вся вселенная, усыпанная мириадами звезд, хорошо видных на этой темной стороне станции. Катриона довольно резко сжала его руку, а Роик приглушенно охнул. Майлзу показалось, что он вплыл внутрь гигантского улья – все стены здесь были усеяны восьмиугольными ячейками, похожими на серебристые соты, наполненные переливающимися драгоценностями. Когда они подплыли ближе, соты превратились в обитые бархатом зрительные ячейки самых разных размеров – от крошечных ниш на одного до таких больших, где свободно можно было разместиться вдесятером, при условии, что эти десять – квадди, не обремененные бесполезными длинными ногами. Другие сектора, рассеянные повсюду, были темными плоскими панелями разной формы – или там находились другие выходы. Майлз сперва попытался разобраться, где тут верх, где низ, потом моргнул, и ему показалось, что зал вращается вокруг окна, а потом он уже не мог понять, смотрит ли вверх, вниз или по сторонам. Представить себе низ оказалось особенно трудно, потому что тут же создавалось головокружительное впечатление, будто падаешь в огромный звездный колодец.

Когда они насмотрелись, служитель-квадди с реактивным поясом на талии взял над ними шефство и вежливо сопроводил их к предназначенному для них восьмиугольнику. Ячейка оказалась обита темным и мягким звукопоглощающим материалом, оснащена удобными перекладинами и имела автономное освещение – это и создавало издалека впечатление разноцветных драгоценностей.

Темный силуэт, издалека мелькнувший в их довольно-таки обширном восьмиугольнике, при ближайшем рассмотрении оказался женщиной-квадди. Тоненькая, длиннорукая, с густыми светлыми короткими волосами, ореолом колышущимися вокруг ее головы. Майлз подумал о русалке из сказок. Скулы, из-за которых мужчины способны драться на дуэли, кропать плохие стихи или и вовсе спиться. Или еще хуже – дезертировать. Она была одета в облегающий черный бархатный наряд, украшенный по вороту белым кружевом. Манжета на правом нижнем локте – рукава, не штанины, решил Майлз – ее плиссированных черных бархатных брюк оставалась не застегнутой из-за фиксирующей руку надувной шины-фиксатора. Шина болезненно напомнила Майлзу детство, когда у него еще были хрупкие кости. И эта единственная жесткая, неэлегантная вещь на ней выглядела как сущее оскорбление всему остальному.

Не было никаких сомнений: это не кто иная, как Гарнет Пять, но Майлз подождал, пока Бел их познакомит как положено, что гермафродит незамедлительно и проделал. Все обменялись рукопожатиями. Майлз обнаружил, что рука у Гарнет очень сильная.

– Спасибо, что так быстро смогли найти нам… – сказать «эти места» казалось как-то неуместно, – это пространство, – проговорил Майлз, выпуская ее тонкую верхнюю руку. – Как я понял, нам посчастливилось посмотреть очень хорошую работу. – Работа, как он уже понял, в Пространстве Квадди было словом, весьма высоко ценившимся, как «честь» на Барраяре.

– Не за что, лорд Форкосиган. – Голос у нее оказался мелодичным, интонация прохладной, чуть ли не ироничной, но в зеленых, как листва, глазах таилась тревога.

Майлз указал на ее сломанную правую нижнюю руку:

– Позвольте принести вам мои персональные извинения за непристойное поведение некоторых из наших людей. Когда мы получим их обратно, они понесут наказание. Пожалуйста, не судите обо всех барраярцах по нашим худшим представителям.