– А с кем же тогда? – спросила Анна Леонидовна с шокирующей наивностью.

«Она что, совсем дурочка, что ли?» – подумал невольно следователь и отрезал:

– Судя по вещам, найденным в этой квартире, ваш муж встречался там с женщиной.

– С женщиной? – Казалось, изумлению вдовы не будет предела.

Следователь промолчал, и Костюкова спросила упавшим голосом:

– С какой женщиной?

«Кажется, дошло наконец», – подумал Наполеонов и ответил нехотя:

– С какой именно, мы пока не знаем.

– Может быть, это была какая-то соседка? – Казалось, что женщина, ошарашенная страшной догадкой, пытается ухватиться за соломинку.

«Ага, соседка, за солью зашла», – подумал Наполеонов и попытался как-то утешить вдову:

– Не принимайте близко к сердцу, Анна Леонидовна, – неуклюже проговорил следователь.

– Что именно не принимать близко к сердцу, – неожиданно истерически захохотала женщина, – смерть мужа или его измену?

Наполеонов уже хотел сказать «и то и то», но вовремя прикусил язык и проговорил тихо:

– Я имел в виду, конечно, встречи вашего мужа с незнакомкой. Это встречается в нашей жизни сплошь и рядом.

– Как вы её красиво величаете, – усмехнулась Костюкова. – Незнакомка, прямо картина Крамского!

– Картина Крамского называется «Неизвестная», – машинально поправил следователь.

– Какая разница, – с горьким отчаянием воскликнула женщина, – Неизвестная или Незнакомка?!

– Может, и никакой, – решил не спорить следователь.

Хотя в душе он и был не согласен, но прекрасно понимал, что сейчас не время и не то место, где можно дискутировать о названиях живописных полотен великих художников прошлого.

– Я могу его увидеть? – спросила Костюкова и застала следователя врасплох.

– Кого? – спросил он.

– Моего мужа.

– А стоит ли, Анна Леонидовна?

– Может быть, это не он! – воскликнула женщина.

– Его опознала ваша золовка, сестра вашего мужа Клара Аркадьевна Самбурская.

– Ах, Клара, – слетело с губ женщины.

– И её супруг, – добавил следователь. – Пётр Терентьевич Самбурский.

– Вы их обоих вызывали?

– Нет. Просто Кларе Аркадьевне стало плохо, и нам пришлось позвонить её супругу. После чего приехавший за женой Пётр Терентьевич тоже вызвался опознать вашего супруга.

– И опознал? – тихо спросила женщина.

– Опознал, – подтвердил следователь.

– А мне вы не сочли нужным сообщить, – укорила следователя Анна Леонидовна.

– Мы боялись нанести вред вашему здоровью, – неуклюже попытался оправдаться Наполеонов. – Тем более мы узнали, что вы скоро приедете, и решили, что вас встретит наш сотрудник и привезёт сюда.

– Понятно. – Губы женщины искривила вымученная язвительная ухмылка.

– Анна Леонидовна, поверьте, мы не злодеи! И вам не враги! – Наполеонов молитвенно прижал руки к груди: – Мы делаем всё от нас зависящее.

– Хорошо, – примирительно проговорила Костюкова, – простите меня, просто мне очень плохо!

– О чём вы говорите, Анна Леонидовна! Мы прекрасно всё понимаем!

– У вас есть ещё вопросы ко мне?

– Пока нет, – вздохнул следователь.

– Тогда, пожалуйста, вызовите мне такси.

– Не беспокойтесь, наш сотрудник отвезёт вас до дома.

– И чемодан.

– И чемодан донесёт до квартиры, – заверил Наполеонов и позвонил Ринату Ахметову.

Коротко переговорил с ним и услышал в ответ лаконичное:

– Сделаю.

– Спасибо, Ринат.

На прощание Анна Леонидовна, уже почти дойдя до дверей, сказала следователю:

– Поговорите с Савелием. У моего мужа нет… – она запнулась, – не было тайн от Савелия.

– Вы имеете в виду Новогорского? – спросил следователь.

Глаза Костюковой на миг удивлённо расширились, а потом она удовлетворённо кивнула:

– Так вы о нём уже знаете?

– Да, наш человек поехал к Савелию Лукьяновичу.

– Ну, что ж, тогда я, пожалуй, пойду. До свидания.

– До свидания.

Отправив свидетельницу домой, Наполеонов погрузился в горестные думы, из которых его и вывел звонок Славина.

Следователь очень надеялся на то, что близкий друг убитого назовёт имя той, с которой втайне от жены встречался Костюков.

В ожидании оперативника Александр Романович по давно заведённой им привычке даже побегал взад-вперёд по кабинету.

Секретарь Элла Русакова не раз говорила, что беготня следователя напоминает ей топот ежа, жившего когда-то у её бабушки в деревне. Днём ёж отсиживался под кроватью на импровизированной подстилке, а по ночам бегал по дому, громко топоча своими лапами. По её мнению, следователь отличался от ежа только тем, что бегал днём.

Но Наполеонова такими шуточками не проймёшь, и он не обращал внимания на зубоскальство секретаря. Вместо этого ещё и подтрунивал, в свою очередь, над девушкой, говоря ей при случае:

– Ты, Элла, влюблена в меня, как кошка! Вот и придумываешь всякие небылицы, лишь бы привлечь к себе моё внимание.

– Очень надо! – возмущённо фыркала Элла.

– А кто мне цветы охапками таскал? – не унимался следователь.

– Какие ещё цветы?!

– Разные, – неопределённо тянул Наполеонов и добавлял: – В последний раз, насколько я помню, это были пионы.

– Вспомнили! Когда это было! – отбивалась Элла. – И потом, это не я! А Фёдор Поликарпович!

– Вот уж ни за что не поверю, чтобы полковник Солодовников цветы мне приносил! – хохотал во всё горло Наполеонов.

– Так он не сам, а моими руками! – возмущалась Элла. – И не только вам! После того как ему на юбилей притащили целую кучу букетов, Фёдор Поликарпович и велел мне разнести их всем сотрудникам. Сами можете у кого угодно спросить!

– Очень мне это надо, – заговорщически подмигивал ей Наполеонов, прежде чем скрыться за дверью своего кабинета.

– Навыдумывают тут неведомо что, а я потом оправдывайся, – сердилась Элла.

Правда, долго сердиться Русакова не умела и уже через некоторое время спрашивала Наполеонова, не принести ли ему чая.

– С конфетками? – спрашивал, в свою очередь, он.

– С печеньками!

– Ну, неси хоть с печеньками, – притворно вздыхал он. – Не могла сбегать в магазин и купить любимому следователю конфеток!