– Очень мне надо на вас свои деньги тратить!

– Экая ты меркантильная, – ворчливо укорял он.

Не успел Славин войти в кабинет Наполеонова, как следователь набросился на него с расспросами:

– Ну, что тебе удалось узнать?

– К сожалению, почти ничего, – ответил оперативник, усаживаясь на стул.

– Неужели совсем ничего? – не поверил следователь. – Не мог близкий друг ничего не знать о похождениях Костюкова!

– Я тоже так думаю, – согласился Славин, – но Новогорский молчит, как партизан.

– Но он хоть что-то тебе сказал?

– Сказал, что у Костюкова прекрасная жена и они все трое учились в одном классе. Потом, на время учёбы в вузах, их тропинки разошлись, затем снова соединились.

– Однако работают они в разных местах.

– Ну и что? – пожал плечами Славин. – Это не помешало Костюкову жениться на Анне, а Новогорскому дружить с ним и вздыхать по его жене.

– Так ты что же, думаешь, – насторожился следователь, – что Савелий Лукьянович влюблён в Анну Леонидовну?

– Есть у меня такая версия, – кивнул Дмитрий.

– Так ведь он мог и убить друга на почве ревности! – загорелся следователь.

– Или из-за обиды за любимую женщину, – добавил оперативник.

– Не понял.

– Ну как же, Александр Романович! Новогорский любит Костюкову! Буквально молится на неё! А вероломный дружок его не только женился на Анне, но ещё и изменяет ей!

– По-моему, твои фантазии занесли тебя не в ту степь, – усмехнулся следователь.

– В ту или не в ту, это ещё бабушка надвое сказала. Но я нутром чую, что Савелий Лукьянович брешет как сивый мерин! Я его спрашиваю о любовнице друга, а он – я не я, и корова не моя! И вообще, моя хата с краю.

– Может, он просто покрывает Вадима? – задумался следователь вслух. – Вот давай рассуждать.

– Давайте, – неохотно согласился оперативник.

– Допустим, у тебя есть давний дружок, и вот он однажды загулял от жены. Что ты будешь делать? Донесёшь на него?

– Нет, – вынужден был признаться Славин.

– То-то и оно! – изрёк торжествующим тоном Наполеонов. – Именно по этой причине Новогорский и не хочет ничего нам говорить о женщине друга.

Но Славин решил, что незачем следователю долго радоваться, и внёс коррективы:

– Я бы никому не рассказал о шашнях друга, если бы он был жив. Но если бы его укокошили, то уж тут я не стал бы скрывать информацию от следствия.

– Ишь ты! – укорил его то ли в шутку, то ли всерьёз Наполеонов. – Подмочил бы, выходит, репутацию друга!

– О чём вы говорите?! – возмущённо проговорил Славин. – Какая репутация, если человека убили?! К тому же он не казнокрад, не мафиози! Ну, сходил налево, не убивать же его за это?

– Так убили же! – аж подпрыгнул от нетерпения на своём стуле следователь.

– Но убили-то его, скорее всего, не за измену, – возразил Славин.

– А вот с этим нам предстоит разбираться.

– У его жены стопудовое алиби, – напомнил оперативник.

– Но он ведь мог изменить не только жене, – задумчиво произнёс следователь.

– А кому же ещё?! – изумился оперативник.

– Например, другой любовнице.

– Ну, вы даёте, Александр Романович! У него их там целый гарем, что ли?

– Это я и сам хотел бы узнать, – Наполеонов глубокомысленно наморщил лоб.

– Гм… – задумчиво произнёс Славин, потряс головой, а потом сказал: – Может быть, вы и правы, Александр Романович. Но тут одна нестыковка получается, – проговорил он через некоторое время.

– Какая именно? – заинтересовался следователь.

– Получается, что Савелий Лукьянович покрывает всех любовниц своего друга?

– А почему нет? – спросил следователь. – Ведь покрывает он не любовниц друга, а самого Костюкова.

И оба они одновременно подумали о том, что если Костюков был отъявленным донжуаном, то это не так-то легко было держать в секрете и кто-нибудь ещё, кроме Новогорского, мог об этом знать. Оставалось только найти этого кого-то.

– Да, ещё одна вещь, – прежде чем покинуть кабинет следователя, сказал оперативник.

– Не тяни! – поторопил его Наполеонов.

– Я показал Новогорскому фотографии с места преступления, и Савелий Лукьянович уверенно заявил, что именно из этой чашки Костюков пил кофе дома.

– А вот это интересно, – оживился Наполеонов, – только, скорее всего, не из этой, а из похожей. Не мог же он унести чашку из дома.

– Почему нет?

– По той простой причине, – Наполеонов постучал костяшками пальцев по лбу, – что дома он кофе пил гораздо чаще, чем с любовницей. И жене было бы нетрудно заметить исчезновение чашки.

– Он мог сказать Анне Леонидовне, что разбил её.

– И вынес осколки, – хмыкнул Наполеонов.

– Почему нет? – заупрямился Славин.

– Потому что неправдоподобно!

Оперативник пожал плечами:

– Но тут есть ещё один вариант.

– Какой?

– Он мог не брать чашку из дома, а купить точно такую же в магазине.

– Резонно, – согласился Славин.

– Хотя, – как бы с сожалением об упущенной возможности вздохнул следователь, – первый вариант был бы нам полезней.

– Чем?

– Он давал бы нам возможность заподозрить в отравлении кого-нибудь из домашних.

– Кого? У жены алиби. Сын ещё слишком мал.

– Зато есть тесть и теща! – торжествующе произнёс Наполеонов и, покосившись на оперативника, проговорил: – Будь я твоей тёщей…

– Чего-чего? – вытаращил глаза Славин.

– Ну, допустим, так бы в жизни случилось, – подмигнул ему Наполеонов, – ты был бы моим зятем и я узнал бы, что ты изменяешь моей дочери, я бы тебя – трах-бабах! – Наполеонов так наглядно изобразил, что он сделал бы с красавчиком Славиным, будь он его тёщей, поймавшей Дмитрия на горячем, что старший лейтенант от души расхохотался.

– Вы, Александр Романович, большой затейник, – проговорил оперативник, вытерев тыльной стороной ладони выступившие на его глазах от смеха слёзы.

В небо точно брызнул кто-то неведомый апельсиновым соком. И закат не пылал неистово, как летом, переливаясь всеми оттенками пурпура и источая при этом нестерпимый жар, а нежно сочился жёлто-оранжевыми тонами, дразня и услаждая взор и роняя по капле отблески заходящего солнца. Казалось, подставь ладонь, и на неё упадёт прохладная кисло-сладкая капля апельсинового сока.