– Дьявол, разве людям проникнуть малюсеньким своим сознанием в Бытие земли и ее Творца? Люди, всего лишь люди. Разве им понять, что земля для тебя больше, чем ты сам? Абсолют для людей – первый по значимости и положению – первопричина. Его и поставили выше. Сказано: «Дьявол низвергнут Отцом и заключен в землю – он князь, но есть тот, кого он боится». Теперь я понимаю твой страх. Но люди никогда не поймут.

– И что? Разве я не даю то, что они хотят?! Велком в Бездну, я всегда рад услужить, – рассмеялся Дьявол. – Совершенно немыслимы твои обвинения. Я, может, завидую им! Мне точно не дано кануть в Небытие. И да, я не такой смельчак, чтобы повторить их подвиг. Поэтому и восхищаюсь вампирами.

– Ты такой хитрый, тебе палец не клади! – возмутилась Манька. – Но у меня нет в уме горошин старика Борзеевича! А кто людей подзуживал и накрутил им абсолюты? Только не ври мне! Теперь я знаю, чем пахнет ваша макулатура! Просто бессовестные вы все: и ты, и вампиры, и старик Борзеевич, и все, кто охотится за человеком. Все вы ловцы человека, и нет у вас ни жалости, ни сочувствия. Когда человеку, который пашет поле, сеет, детей воспитывает, интересоваться вашими бедами? Он посмотрел, принял, как ему кажется, что добрее, а ты его за это в пекло и в Небытие! Дьявол, вот ты сказал про Ефрема, а я вдруг вспомнила: то его благословляют, как первенца, то отрыгивают, как предателя, то мечут против него проклятия, то снова… обнимает его Господь. А что это за пророк, если сам же признается, что мерзости поразили народ, и тут же обрушивается с проклятиями на народы, которые его народу на эти мерзости указывают? Собака лает – ветер носит. Если человек, он везде человек, а если вампир – в любом месте вампир.

– Правильно, Маня, правильно, ругай меня! Пахари и сеятели многими местами обычаи мои блюдут, и ты поплачь, когда в Аду мимо проходить будешь – утри их безутешную слезу! Но, знаешь ли, и птицы гнезда вьют, и животные норы себе роют. А чем он отличается от них? Ах, мне дали, ах, я принял! На песчинку ветер дует, и та сопротивляется! Неужели шевелить извилинами труднее, чем вспахать поле? А мне не нужны пахари и сеятели, у меня земля родит все, что нужно. Люди кормят себя, как любая тварь, которая думает, чем набить живот, чтобы не умереть с голоду. И человек в этом преуспел. Но человек ли он, если извилины не напрягает? Для чего я дал ему абстрактное мышление?

– Но ведь не могут все перестать пахать поле и стать какими-то особенными, за руку здороваясь с Дьяволом! Человеку детей кормить надо, жену, за престарелыми родителями присмотреть.

– А ты не роди, чтобы тебе было не трудно, может, тогда на планете еще для какой-нибудь твари место останется. Разве я сказал, чтобы он плодился и размножался, как плесень? Для себя человек родит детей, чтобы не умирать в одиночестве. Вампиру – чтобы было что покупать и продавать и кому производить. Возьми любой кризис, когда миллионы остаются без работы и без возможности покупать – вот кровушка-то льется! И не рад человек сам себе, и друг другу уже не рады… Разве я не определил день недели для поиска истины? Тут и за руку поздороваться обязан человек, и подмигнуть: мол, я козу тебе припас для всесожжения!

А что он делает?

В субботу он отправляется на съедение к вампиру – сам! Приобщается к идеалу или бьет поклоны, умоляя пощадить жену, детей и все его имущество. Было б о чем молить! Перед ним чужая жена, чужой ребенок, имущество его давно поделено между вампиром и оборотнем, а все остальное – исковерканная и искореженная земля.

Не таким бы видел человека – был бы о нем иного мнения.

Борзеевич выставил вверх палец, посматривая в сторону востока и запада, сверяясь со своими часами.

Ждали, устроившись перед входом в Храм.

– Как сказал один умный человек, – высказал Борзеевич свое мнение, многозначительно посматривая на Солнце, которое коснулось вершины горы, – который долго наблюдал за жизнью вампиров и всех, кто под ним: «Все суета сует! Бессовестным дается много, и не бессовестные имеют ту же участь. Всему и всем – одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы; как добродетельному, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы. Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим. Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву!»

Манька, он как раз сказал о том, что людей много, а живых – мало. И только земля всегда будет радовать Бога. Уйдет сей народ с земли, однажды придут другие. Умрет одна планета – миллиарды воскреснут – и все повторится.

Дьявол одобрительно вскинул бровь.

– Ну, не одна земля, Манька иногда радует, и ты… – признался он нехотя. – Говорить, что земля радует меня, это то же самое, что сказать: я радую сам себя. Когда-то у меня возникла идея проникнуть умом во все уголки знания, которые возможны в принципе. А потом я понял, что я знаю то, что осознал уже. Знание не проникало в меня. Я его, примерно, отстроил, зная, что именно хочу, а земля была тем самым пластилином, который исполнял мои желания. Но однажды я столкнулся с тем, что могу больше, а земля имеет ограничения. Земля все время пишет и пишет, все что слышит, видит, думает, что думают другие, что я ей говорю, что говорят люди и животные друг другу. Мне иногда кажется, что она умнее, чем я сам. И, в конечном итоге, это я, я, и еще раз я, который сунулся головой, куда не следовало!

– Ты жесток! – заключила Манька, почувствовав, как приближается кульминация и ее последний выдох. Над горизонтом поднялся диск луны, и страх вернулся. – Ты проткнул головой Небытие, и понял, что таким образом в него можно совать другие сознания. Правильно ли это, не мне судить, но это неправильно!

– Откуда ты знаешь, что правильно, что нет? Каждое сознание, Маня, считавшее себя Богом, получает возможность стать им. Если им не нравится моя земля, пусть достанут себе другую. Богу нет ничего невозможного.

– Но место же занято!

– Ну! – Дьявол пожал плечами. – Небытие тоже пластилин, если с Ним уметь работать. Бездна еще большая… Я буду рад, если у меня появятся соседи. И я иногда мечтаю, перекинутся словечком через забор. Я, маня, бесконечно одинок, мне с кишечными палочками уже поговорить в удовольствие.

– Ну ладно, нечисть, а почему праведнику одна участь? – не поняла Манька.

– Однажды один человек с его женой, которым я дал самое лучшее, что у меня было, передали мою землю во владение змею. Это такой вид бесовской твари, которая просила человеческую жену преобразовать материальность одной плоскости к другой. И жена сразу же согласилась. Она захотела владеть всем, чем распоряжался бы и ее муж – самолично. Над его сонной землей она произнесла речь, и проверка показала, что змей укоренился, разделив их плоть саму в себе. Укоренился глубже, чем врос в землю человек. Он был праведником, но попал в сеть. Разве я не должен судить его за это?

– Наверное, люди правы, у каждого сознания есть шанс стать таким, как ты. Представь, что сознание породило еще одну вселенских масштабов голову.