litbaza книги онлайнИсторическая проза"Сапер ошибается один раз". Войска переднего края - Артем Драбкин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 19 20 21 22 23 24 25 26 27 ... 55
Перейти на страницу:

— Убит и остальные убиты!

— Ну-ка стой!

— Нет, у меня свой командир. — Мы его остановили, я ему сделал внушение хорошее, куда ехать. Я мог его просто пристрелить. Мы еле тащим мины, а он удирает в тыл. Сразу завернули, погрузили остатки мин.

— Как тогда мины ставили, под Листвянкой?

— Ставили в беспорядке, прямо под гусеницы бросали. Танки как шли на прорыв? Проход узкий — впереди «фердинанды» шли, сзади пехота и остальная техника. Там целая рота Клепикова у нас погибла. Длинный такой проход. Немцы едва не соединились, еще полтора-два километра, и они бы вырвались, все эти дивизии.

Идем мы дальше, и меня по щеке чиркнуло, я упал. От страха или от удара. Прибежали, перевязали лицо, отлежался. Сестра говорит, что все в порядке, только царапина. Это утром было; встал и снова пошел. А уже вечером меня по-настоящему шарахнуло в левую руку. Тоже упал. Когда через полгода я со своими встретился, они мне рассказали, что поволокли меня уже хоронить, а я оказался живой, теплый.

Крови много потерял, рукав весь пропитался, лицо перевязано. Притащили в лазарет, смотрят — вроде дышит. Укол сделали — я глаза открыл, потом рассказывали. С ложечки накормили, потом в полевой госпиталь в селе Елизаветградка отправили. Госпиталь был в немецкой конюшне, на полу была настлана солома. Там лежали тяжелораненые. Кто полегче — лежали на постланных поверх яслей жердях. Людей было набито, как червей. Лежу, пускаю пузыри. Захотел в туалет, «утку» закричал. Подходит девчонка молоденькая, я на нее: «Что ты… такая, что тебе надо?» Она заревела, убежала. Пришел санитар пожилой: «Чего ты? Она же свое дело делает. Ты тут не командуй, ты ей не командир и не парень. Чего кричишь?» Ладно, я понял.

Приносят на носилках капитана знакомого, автоматчиками командовал. Нога у него на штанине болтается, болванкой перебита. Его на перевязку хотят нести, он еще живой. Лежу, голову из соломы высунул и смотрю. Проходит мимо сестра, он зовет:

— Сестра!

— Что, дорогой?

— Подойди ко мне.

— Что?

— Наклонись ко мне. — Она наклонилась. — Еще ниже. — Сам рукой ее так схватил и поцеловал.

— Что вы, что вы, что вы!

— Ну вот, теперь и умирать можно!

— Сейчас санитара пришлю. — И убежала. Пока бегала, с носилками пришли, а он уже мертвый.

Представь, я здесь же лежу, а в проходе такая история. Я ползком выполз из сарая, в туалет хочу. Куда деваться? Вижу, вроде штабель дров. Я нисколько не вру. Оперся рукой, чтобы привстать, а под рукой что-то скользкое. Посмотрел, а это трупы штабелями лежат, голые, без белья. Рядом выкопана яма, куда их складывают, один ряд головами туда, другой ряд сюда, и зарывают. Это братская могила называлась. Я соображал еще плохо.

Видят, что рана серьезная, — ее перебинтовали и увезли меня в Знаменку, на станцию Кучеровка. Лежим там на полу, окна выбиты. Утром я уже в бреду, температура поднялась. Кто-то говорит:

— Больной, вставайте! Снидать пора. — Я открыл глаза, там нянечка. — Сашко! Что воны з тобой зробылы? — Это была Шурка Коваленко, мы у нее на квартире останавливались, когда отступали.

Она дружила с Федей Соколовым, он был старше меня, красавец парень. А я что, пацаненок был! Шура взяла и тряпочкой мне глаза, рот обтерла, чего-то ложечкой подала. Я глаза закрыл опять. После обеда прибежали человек пять женщин. Шура рассказала им, что такие-то в госпитале лежат.

Когда мы под Кировкой стояли в обороне, шли бои. В огородах у них оставались неразорвавшиеся снаряды, мины, гранаты. Они боялись в свои дома заходить. Мы им огороды разминировали, а они нам горилки поднесли — приспособились. Им понравилось, что мы быстро все сделали.

Женщины принесли мне курятины, яйца, самогон, вспомнили меня. Я говорю: «Не хочу!» А мне кругом: «Бери, командир, съедим!» Здоровые мужики, соображали. Оставили, все съели. В Знаменке оказалось, что на месте мое ранение не вылечить, и отправили меня в Харьков, а в Харькове началась гангрена руки. Повезли меня дальше, и оказался я 18 февраля в Грузии, в Тбилиси.

Помыли меня, и попал я на операционный стол. Лежу в чем мать родила, рядом уже одному операцию делают: осколок из груди удаляют под наркозом. Ничего не слышит, но организм сопротивляется, а рядом я лежу. Рука у меня вся до плеча посинела и опухла, вздулась, и слышу, говорят — ампутация. Я услышал и закричал, что не дам руку резать.

— Как не дашь? Об этом врач знает лечащий. — Сулико ее звали, век не забуду.

— Не хочу безруким быть!

— Умрешь ведь, бичо! — Бичо — это мальчик по-грузински.

— Я лучше умру!

Там чего-то пошептались и, чтобы не воевать со мной, стали расспрашивать всякую чепуху. Куда впадает Волга? Попросили считать до ста, и в это время наложили маску — наркоз. Просыпаюсь через несколько часов — в гипсе вся рука, и в нем палка, часть груди тоже в гипсе. Это называлось «самолет». Полтора месяца я в этом гипсе лежал. Врач прочистила рану и сделала надрезы, чтобы не было заражения и кровь зараженная выходила. Нервы и сухожилия были перебиты, а кость сохранилась. Лежу, под гипсом постоянно что-то чешется и шевелится, вонища ужасная, тяжело лежать.

— Чего там шевелится? — говорю врачу на обходе.

— Это черви.

— Как черви?! Уберите их!

— Они тебе помогают.

— Чем помогают?

— Они гной едят, — успокоили, понимаете ли.

Потом, когда гипс снимали, то на теле к нему с внутренней стороны волосы приросли. Боль страшная, я матерюсь. Медсестры, девушки-грузинки, непривычные — побежали к комиссару госпиталя жаловаться, что больной не дает гипс снимать. Пришел комиссар госпиталя майор Сарджвеладзе и говорит:

— Ты чего тут воюешь? Ты тут не командир, ты тут больной.

— Так больно же!

— Я знаю, что больно, я бы на твоем месте тоже говорил, что больно. Они девушки молоденькие, а ты тут всех святых перебрал!

— Так терпения никакого нет!

— Что же теперь делать?

— Спирту или коньяку дайте!

Ночью укол сделали, коньяку налили и сняли гипс вместе с волосами. А волосы у меня были светлые, не подстригли, их не видно. Сделали лангетку и еще месяца полтора-два я проходил с косынкой. Лечебная физкультура была — пальцы разрабатывать, сначала кончики, потом несколько фаланг. Делали ее фельдшеры или врачи, которые пальцы массировали. Часами ведь, часами! Почему они мне симпатизировали, потому что я по-грузински быстро научился говорить. Они любят, когда с ними по-грузински говорят. Такой народ.

Потом на фронт приехал, так руку под портупеей держал. Больно, если оттянешь. Заросло сейчас, но на турнике до сих пор подтягиваться не могу. А тогда любил подтягиваться.

Стал я уже ходячий, а в палате нас лежало 13 человек. Вонища страшная такая — у всех раны гниют. Стал выходить на улицу, ходить по окрестностям. Отошел немного, увидел розарий, проволокой огороженный. Я просунул руку и нарвал немножко роз. Принес в палату — запах стал свежим, понравилось. Я так дня три ходил, и меня сторож поймал. Я говорю: «Слушай, дорогой, я из госпиталя. Там уж больно плохо пахнет в палате, мне цветы нужны на тумбочку поставить». Он говорит: «Ты из госпиталя? Так бы сразу и сказал. Я тебе и сам дам. Ладно, больше так не ходи. Я тебе каждое утро буду класть букет роз».

1 ... 19 20 21 22 23 24 25 26 27 ... 55
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?