– Ой, теть Лиз, не знаю… Вы даже не представляете себе, на что подписываетесь… Изведет она вас своей вредностью…

– Да ладно… Я на своем веку всяких вредных старушек в своей больнице перевидала. Ничего, Женечка, справлюсь. Заодно и витаминчиков ей поколю для укрепления нервной системы. А если понадобится, могу и капельницу организовать. Такие старушки, как правило, просто обожают следить за своим здоровьем. Особенно если каждый день умирать собираются.

– Это да… Это точно. Здесь вы в самую точку попали. Может, на витаминчики она и поведется.

– Ну, все, так и решим… А вы отдыхайте себе на здоровье. Когда ехать-то надо?

– Ребята, что едут, на послезавтра билеты взяли…

– Ага. Значит, так. Вы завтра утром тоже билеты покупайте, а ты, Женя, бабушке пока ничего не говори. А послезавтра вечером я к ней приду. Скажу, что внучка от большой любви и заботы медсестру из больницы в сиделки наняла.

– Ой, теть Лиз… Ну вы вообще… Даже не знаю, как вас и благодарить…

– Да не надо благодарить, Женечка. Я же от сердца. Что сердце велит, то и делаю. Сейчас оно мне, например, вполне ясно прошептало – возьми да помоги девчонкам, чего тебе, трудно, что ли… Ничего особенного, Женечка! Веди чаще разговоры с сердцем, и все в жизни будет хорошо!

Через день девчонки уехали. Вечером, подходя к помпезному дому сталинской постройки, что высился старым коренным зубом на улице Бажова в центре города, она немного струсила. Как-то ее сейчас встретит Ангелина Макаровна Иваницкая, Женина вредная бабушка…

Пожилая консьержка с седыми, гладко причесанными волосами спросила надменно, когда она робко вошла в подъезд:

– Вы к кому, женщина?

– К Иваницкой, с сорок седьмую квартиру…

– А вы кто? Что-то я раньше вас здесь не видела!

– Я сиделка. Меня внучка Ангелины Макаровны наняла.

– Женя, что ли?

– Да, Женя.

– Что ж, проходите… Но учтите, я вас в лицо запомнила.

– Спасибо, учту.

– Да вы не обижайтесь, женщина… Я ж на работе, мне бдительность надо соблюдать… Идите, Ангелина Макаровна дома сейчас, только что на пианине играла, я слышала. Как начнет на своем пианине наяривать, так хоть святых выноси… И как это у нее так громко получается, в толк не возьму? Вроде и стены у дома толстые… Вон, у Петровых, когда внук играет, едва слышно. А тут…

Видимо, женщине очень хотелось поговорить на эту тему. Пришлось ретироваться, пробормотав торопливо:

– Да, да… Конечно… Извините, я тороплюсь…

– Меня Анной Семеновной зовут, если что! – крикнула ей в спину консьержка. – А мою напарницу – Анастасией Васильевной! Я ее предупрежу насчет вас!

– Спасибо…

Перевела дыхание перед массивной двустворчатой дверью, по старинке обитой желтым дерматином. Нажав на кнопку звонка, отступила на шаг. И долго стояла, прислушиваясь, пока не клацнул с той стороны рычажок замка.

Да… Женечку, в общем и целом, можно было понять… Та еще была старушка Ангелина Макаровна, далеко не божий одуванчик, даже по внешнему виду. Не старушка, а старый гренадер в юбке. Вернее, не в юбке, а в строгом бордовом платье с белым кружевным воротничком. Взглянула из открытых нараспашку дверей, будто острым сверлом до самой души достала.

– Вам кого, женщина? Дверью ошиблись?

– Нет, Ангелина Макаровна, я к вам… – проблеяла испуганно, втянув голову в плечи.

Видимо, Ангелине Макаровне очень понравилось, как она ее испугалась. Усмехнулась едва заметно, оглядела внимательно с головы до ног.

– Ко мне? И по какому такому делу?

– Я от вашей внучки Жени, Ангелина Макаровна. Дело в том, что ей пришлось очень срочно уехать…

– Куда это ей пришлось уехать? Вы что несете?

И опять – этот взгляд. Надменный, высокомерный. Так сердитая барыня смотрит на провинившуюся горничную. Нет, пожалуй, этак у нас разговор не пойдет… Надо срочно собраться, в руки себя взять, если уж в это дело ввязалась.

– Женю срочно отправили из деканата на практику в другой город, понимаете? Она не успела вас предупредить…

– Вас, что ли, предупредить прислала?

– Нет, не совсем так… Дело в том, что она меня попросила помочь вам… Скажем так, по хозяйству.

– А откуда она вас, такую, выкопала?

– Я мама ее подруги, Маши. Может, вы слышали про Машу?

– Нет, я ее подругами не интересуюсь. Она вас что, сиделкой ко мне наняла?

– Ну, что-то вроде… Пусть будет так, если хотите. А поскольку я работаю медсестрой в больнице…

– О, так вы медсестра! Уколы хорошо умеете делать?

– Конечно. У меня двадцать лет практики. Еще никто не жаловался.

– Заходите.

Старуха грузно отступила в глубь прихожей и повернулась к Лизе спиной, успев дать указания и резко почему-то перейдя на «ты»:

– Обувь снимай тут. Потом иди в кухню, это направо по коридору. Там поговорим. Я как раз вечерний чай пью.

Проходя по коридору, Лиза мельком заглянула в комнату, обставленную тяжелой старой мебелью. Да, мрачновато… И воздух здесь тяжелый, пропитанный запахом корвалола – неизменным спутником невротической старости…

Старуха важно сидела за столом, покрытым блекло-синей шелковой скатертью. Лиза без приглашения отодвинула стул, села напротив, сложила перед собой руки ладонь в ладонь.

– Чаю сама себе налей, если хочешь. Вон, чайник на плите еще горячий. Звать-то тебя как?

– Меня Лизой зовут. А чаю я не хочу, спасибо.

– Ну, не хочешь, как хочешь. Так ты медсестра, говоришь?

– Да, я медсестра. А вы какие препараты обычно принимаете, Ангелина Макаровна? Уколы вам делали внутривенно или внутримышечно?

Старуха вальяжно поднесла к губам красивую чашку кузнецовского фарфора, сделала шумный глоток, поджала губы и словно задумалась, не отвечая. Было в этой задумчивости что-то довольно хамское, похожее на наслаждение от образовавшейся в разговоре неловкой паузы. И надо бы сказать что-то, чтоб эту паузу прекратить, да не знаешь, с какого боку подступиться… Чего она так долго молчит? Просто из вредности, чтобы как можно дольше паузу выдержать?

Ага. Снова вальяжно подняла чашку, сделала еще глоток. Нет, похоже, дело не в паузе. И не в надменном звучании голоса, и даже не в грозном гренадерском виде. Похоже, Ангелина Макаровна принадлежит к особому типу людей, обладающих энергией злого посыла. Даже не энергией, а своего рода искусством. Окружает тебя этот посыл туманом, трогает мягкими щупальцами, и сам не замечаешь, как образуется заморозка внутри, как пластилином комкается воля… Особенно для людей очень доверчивых, душой открытых этот посыл опасен. Моментально проникает вовнутрь, делает из нормального человека куклу-потеряшку. Хоть на короткое время, но делает.