Но в этой ситуации Светланка отпадала.

Во-первых, потому, что решение надо было принимать сразу, а Светланка придет домой после 21 часа.

А во вторых, её родственная связь с потерпевшей не давала твердой надежды на объективный совет. Мать Светланка не то, чтоб любила. Скорее она её даже ненавидела. Но мать есть мать. И неизвестно было как жена отреагирует, что муж тещу жизни лишил в её отсутствии.

Оставался Володя, который в тот субботний день был свободен, не на службе своей при холодильниках, а совсем наоборот – дома, наверняка у телевизора, и тоже переживал от того, что молодой Мойва так бездарно промазал в ворота бело-голубых.

А матч продолжался.

До конца его оставалось всего минут десять, и было без толку отвлекать Володю от «ящика» для дурацких советов – что делать с мертвой тещей.

Тем более, что и Ивану Ивановичу хотелось узнать, сумеет ли «Спартачок» отыграться.

Он взял тещу на руки, отнес её почему-то в туалет, посадил на «толчок» и закрыл дверь. Хватило ума ещё выключить электроплиту и снять с неё уже чуток пригоревший лук, предназначенный тещей для заправки борща.

Борт он перевел на «единичку», чтоб доходил, отделил слишком подгоревшие кусочки лука, выбросил в мусорное ведро, и жареным луком заправил борщ.

– Все-таки, борщ есть борщ, – рассудительно сам себе сказал Иван Иванович, – И чтобы там в квартире ни происходило, ему надо доходить до кондиции.

В это время комментатор из телевизора в спальне заорал:

– Г-о-о-о-л.

Иван Иванович, с замирающим сердцем, бросился туда, чтобы успеть посмотреть повтор и, главное – убедиться, что гол забит «Спартаком» в ворота «Динамо», а не наоборот.

– Ну, есть же справедливость! – сказал сам себе Иван Иванович, глядя, как Цымбаларь забивает со штрафного красивейший гол в левую «девятку». Вратарь, как говорится, был бессилен. Хотя вратарь у «Динамо», надо сказать, хороший паренек. Но правда дороже. Гол был выстраданный, заслуженный. И повтор это убедительно показал. Вот Цымбаларь разбегается, вот бьет, кажется, мяч пойдет в стенку, а он проходит чуть чуть выше голов защитников «Динамо», и, хотя вратарь угадал движение мяча и выпрыгнул вовремя, недостать ТАКОЙ мяч он был не в силах.

А тут и матч окончился.

– Ну, блин, ну дают, мужики, ну запустили матч, чуть не прос…

И все же класс, конечно, он и есть класс. Ну, молоток, Цымбаларь… Ну, блин, гол – так всем голам гол, – как всегда красноречиво и убедительно разъяснил итоги матча Иван Иванович терпеливо и кротко слушавшей его кошке Лукерье.

Надо сказать, Лукерья все это время дремала в кресле и её не вывели из себя ни крики комментатора и самого Ивана Ивановича, ни смерть её хозяйки, кормившей её вовремя и в достаточном количестве свиной печенкой, куриными сердцами и овсяной кашей. У Лукерьи был нежный желудок и от молока и творога у неё образовывался понос.

А реагировала она на все предыдущие события так индифферентно по двум причинам. У неё был «интересный» период в жизни, когда природа требовала своего. А свой все не шел и не шел. При этом на улицу Лушу не пускали, чтоб не забеременела, потому что никому не охота возиться с котятами, да кроме того в предыдущие беременности у неё сильно расстраивался желудок, а кому охота отскребать результаты этого расстройства с ковров или выковыривать между плашками паркета.

Так что, поглядев равнодушными зелеными раскосыми глазами на мельтешение хозяина и в очередной раз осудив его суетность, Лукерья отдалась своим грезам, где главным героем был кот с соседнего двора, такой же рыжий, как хозяин, но куда более пригожий и настойчивый. Две её предыдущие беременности тоже были от него. И, что интересно, должно быть гены у него были сильные – почти все котята получались с рыжинкой, а то и полностью рыжие.

Тут и раздался звонок в дверь.

Лукерья на него как обычно не среагировала. Не кошкино это дело, – входные двери открывать.

А Иван Иванович пошел к дверям, потому что больше никого из людей в квартире не было, чтоб дверь открыть. Тем более, что он готов был поспорить на ящик «бадаевского» пива, что это Володя.

– Ну, каково? – спросил Володя.

– Ну, ваще, блин, понял, это… Ну, как он навесил, это кошмар…

– Ништяк… Как он в «девятку» пробил, а?

– Цымбаларь?

– А то кто?

– А Мойва?

– Я б ему яйца оторвал… Так промазать…

– А вратарь у «Динамо» классный. Он не виноват. Мяч-то «мертвый» был.

– О, – по ассоциации с «мертвым» мячом Иван Иванович вспомнил про мертвую тещу. – Я как раз с тобой посоветоваться хотел.

– Это можно, – солидно согласился Володя. С тех пор, как он стал прилично зарабатывать на ремонте не государственных, а частных магазинных холодильников, солидности у него прибавилось. – Только ты извини, я схожу кое-куда. А то пока матч шел, пиво пил, а отлучиться боялся, – такой мяч, ну, что ты… Полная заруба, понял…

– Погоди, погоди, я вначале тебе все объясню, а уж потом ты пойдешь кое-куда…

– Не, братан, вначале я туда схожу а потом ты объяснишь как у нас армии говорили полный «х… вода…».

И он стремглав кинулся в туалет, Иван Иванович не успел его удержать.

Иван Иванович на секунду притих, прислушался. Он ожидал смеха, крика ужаса, короткого, но выразительного мнения о себе, высказанного на основе нетрадиционных фольклорных выражений.

Но услышал лишь тупой стук.

Когда он выглянул из спальни в узкий коридорчик, куда выходила и дверь из туалета, представшая перед ним картина могла бы потрясти и менее чувствительное сердце.

На полу с закрытыми глазами, судя по всему, без сознания, но с расстегнутой ширинкой, лежал сосед Володя, на нем, доверчиво положив мертвое лицо на его причинное место, лежала усопшая теща.

И была в коридоре гробовая тишина, словно умер кто…

Вот бывает такое – никак нельзя разговаривать с попутчиками в электричке, в пассажирами на твоей конечной станции, чтоб не засветиться, не запомниться… А тебя так и тянет на разговор. Такое бывает, когда примешь на грудь три-четыре стаканчика портвешка… Недаром это боевое вино советского пролетариата звали ласково – «бормотуха».

Но перед заданием ни один настоящий профессионал не будет пить. Слишком велика ответственность. Слишком большие деньги платят профи. Слишком сурово наказание, если задание завалишь.

Да и не пьет никто из серьезных профи сегодня бормотуху. Заработки – какие и не снились лет десять назад. Так что – лучшие коньяки, сухое «Шампанское» – «Брют», вино «Поцелуй любимой женщины» из нежных сортов южно-германского винограда. А вы говорите – бормотуха. А то, что говорить хочется, – это от эйфории.