В одном из научных институтов в юридическом отделе трудилась моя супруга, которую так проинструктировали, что она не имела право разглашать местонахождение своей работы. Когда в порядке поощрения за службу мне дали путевки на отдых вместе с женой на Кубу, то мой товарищ, начальник отдела экономической разведки Николай Савенков, будущий член коллегии КГБ СССР, уговаривал меня не брать ее с собой, так как она работает в режимном НИИ, откуда ведущим конструкторам не разрешается выезд даже в социалистические страны. Конечно, я послушался. А в это время здесь, в коллективе засекреченного НИИ, действовал «крот», американский шпион.

После ареста Толкачева контрразведка КГБ провела против посольской резидентуры ЦРУ активную комбинацию: на очередную встречу с загримированным под личность предателя сотрудником КГБ прибыл второй секретарь посольства США в Москве. Он был схвачен с поличным: с инструкциями, шпионскими атрибутами и крупной суммой денег, предназначенных Толкачеву.

Подобные разоблачения хотя и не выявили системной причины предательства в органах государственной безопасности, прежде всего в самой разведке, но стали объяснимы многие провалы наших агентов за рубежом.

Я присутствовал на «малой коллегии» и наблюдал, как обычно спокойный, уравновешенный Чебриков был в крайне возбужденном состоянии.

Подозреваемый в предательстве сотрудник внешней разведки Гордиевский, завербованный англичанами, под предлогом предстоящего повышения по службе был выведен из-за границы в страну. Не поставив в известность руководство контрразведки, начальник ПГУ Крючков решил своими силами разоблачить шпиона, провалив в самом начале проводимые мероприятия. Гордиевский сумел уйти из-под контроля служб и дать сигнал английской резидентуре в Москве о грозящей ему опасности. В результате он конспиративно был вывезен англичанами за пределы страны. Уход предателя от ответственности был расценен как серьезный промах в работе КГБ.

Появились и другие провалы: была выявлена агентура иностранных спецслужб внутри страны из числа контрразведчиков и шифровальщиков. Предательство приводило к тяжелым последствиям, удару по престижу органов госбезопасности страны.

Сотрудник шифровальной службы майор Шеймов, работавший в посольстве СССР в Польше, передавал американской разведке святая святых — разработанные шифры. Пусть в ответ на это наши специалисты уверяли в абсолютной надежности разработанных шифров, которые могли подвергнуться расшифровке только через несколько лет, но это было слабым утешением самого факта предательства. К тому же американцы помогли Шеймову вместе с семьей бежать за границу.

К разоблачению факта предательства сотрудника контрразведки я имел определенное отношение. В Московское управление направлялась комиссия по проверке состояния оперативно-служебной деятельности подразделений контрразведки, которую Чебриков поручил мне возглавить. Это было необычно. Дело в том, что подобного уровня комиссию необходимо возглавлять по меньшей мере руководителю контрразведывательного главка. Давая мне инструктаж, Чебриков поставил задачу через сверку секретного делопроизводства получить дополнительные доказательства подозреваемого в предательстве сотрудника Московского управления, некоего Воронцова.

Как было установлено, Воронцов инициативно пошел на сотрудничество с американцами. Он выдал экземпляр докладной записки, адресованной лично Брежневу за подписью Андропова, о полученной через внедренного в ЦРУ нашего оперативного источника ценной информации. Воронцов запутал учеты при регистрации совершенно секретных документов, включил эту записку в число уничтоженных по акту, а на самом деле передал документ американцам. Кроме того, он передал им информационный бюллетень главка контрразведки, в котором излагались наша тактика и конкретные методы работы против западных разведок на территории СССР. В частности, в нем содержались очень важные сведения о принимаемых советской контрразведкой действиях по слежению за дипломатическим корпусом и сотрудниками резидентуры ЦРУ в Москве.

Из числа официальных сотрудников КГБ Украинской ССР перехода на сторону зарубежных спецслужб на моей памяти не было. Однажды в Киеве мы разбирались со случаем отказа вернуться из Швейцарии на родину разведчика ПГУ (он был женат на дочери видного работника ЦК КП Украины). Помню, что он выдвигал надуманный мотив предательства — нежелание жить в загрязненной чернобыльской зоне. Но таких «выдающихся» предателей, как Гордиевский или Воронцов, у нас в КГБ Украинской ССР не было. Это потом, уже после развала Советского Союза, сотрудник украинской спецслужбы выдавал всему миру материалы «прослушки» разговоров в кабинете самого президента незалежной Украины Л. Кучмы.

Чебриков образовал комиссию для разработки нового положения о КГБ СССР вместо действующего с 1959 года. Попытки подготовить проект обновленного положения об органах государственной безопасности страны предпринимались еще Андроповым, но не были доведены до логического конца. К этой актуальной проблеме вернулись в процессе проводимой политики перестройки и демократизации.

Под руководством Г. Агеева, первого заместителя председателя КГБ СССР, над этим основополагающим документом трудилась специальная группа в составе руководителей ведущих оперативных управлений, видных юристов и представителей чекистской науки. Окончательный вариант был вынесен для обсуждения на совещании руководства Комитета, являющемся своеобразным коллективным органом управления. Такое совещание именовалось «малой коллегией», где рассматривались наиболее важные текущие вопросы, зачастую самые деликатные, не подлежащие огласке на «большой коллегии» КГБ СССР. Круг участвующих в заседаниях сотрудников заранее определялся и строго ограничивался. В качестве первого заместителя начальника секретариата мне почти в течение трех лет довелось участвовать в работе совещаний руководства КГБ, так как в мои обязанности входило ведение протокола и формулировка принятых на совещании решений, которые утверждались председателем КГБ СССР. Такая функция была очень интересна и поучительна с точки зрения познания управленческой деятельности. Я мог видеть, как обсуждались и вырабатывались решения руководства по самым широким, специфическим и закрытым проблемам работы органов госбезопасности страны. Достаточно сказать, что на таких совещаниях рассматривались стратегические и перспективные проблемы, анализировались причины провалов ряда операций КГБ, вырабатывались соответствующие меры.

Когда на рассмотрение совещания руководства поступили материалы разработанного проекта Положения о КГБ СССР, мы с начальником секретариата КГБ СССР А. Бабушкиным продумали несколько замечаний, имевших концептуальный характер. В частности, предложили сделать этот документ гласным, открытым для общества, что выглядело для того времени революционной новинкой. В отличие от действующего Положения о КГБ СССР (1959 года) под грифом секретности «особая важность», предполагалось опубликовать содержание нового Положения в печати, а также придать ему правовую основу путем объявления указом Президиума Верховного совета СССР. Надо отметить, что в тот период времени в документе с современных взглядов определялись функциональные задачи органов государственной безопасности, принципы их деятельности, открыто назывались агентурные и оперативно-технические средства, используемые органами в повседневной практике.