Когда Джулия была уже у двери, она услышала, как Ги пробормотал: «Она ведет себя как хозяйка Мас!» — и Дениза быстро ответила: «Не беспокойся, Ги, она никогда ею не станет, если только ты не…» Джулия не уловила окончания фразы, но решила, что они к ней несправедливы — она никогда не претендовала на то, чтобы стать хозяйкой Мас.

В холле она встретила Армана, выходившего из столовой. Он остановился, увидев ее, и легкое одобрение мелькнуло в его глазах.

— Вот такая, — сказал он, — вы прекрасны.

— Скажите это дедушке, — серьезно попросила она. — Это то, что он хотел услышать.

Джулия взбежала по ступенькам, чувствуя необычайную легкость на сердце. Арман назвал ее прекрасной!

Джулия на следующий день не выезжала. Было жарко, пыльно, да к тому же, как сообщил Арман, Бьянка захромала. Но Джулия не была огорчена отказом от верховой прогулки, она чувствовала себя усталой и опустошенной после волнений предыдущей ночи и совсем не хотела оказаться наедине с Арманом. Ее чувства к нему были хаотичны, но в них доминировала обида. Время тянулось медленно, и, когда Ги предложил наконец посетить их студию и посмотреть его картины, она была рада немного развлечься. Джулия поднялась за ним наверх в длинную пустую комнату, которую Кордэ приспособили под мастерскую. Ее собственный портрет стоял незаконченный на мольберте, и, как Ги и предупреждал, девушка с трудом узнала себя в острых углах и гранях, что, естественно, ей совсем не понравилось. Сам автор тоже не был доволен своим творением.

— Не продвигается никак, — пренебрежительно сказал он, снимая портрет с мольберта и ставя на его место картину с изображением разрушенного замка Ле-Бо, который нарисовал после посещения этого места с друзьями-художниками. Расположенные на вершине скалы в Альпах руины чернели на фоне пламенеющего заката. Их отталкивающая красота пленила Джулию. Довольный ее восторгом, Ги показал ей еще несколько набросков скалы и разрушенной каменной кладки замка.

— Мне бы очень хотелось посмотреть на это место! — горячо воскликнула Джулия. — Должно быть, это нечто необыкновенное!

— Я буду рад взять тебя туда, если этот надоедливый Арман позволит воспользоваться машиной.

— Возможно, он будет более сговорчив, если ты объяснишь ему, как нам хочется туда поехать? — с надеждой спросила она.

— Только ты одна можешь сделать это, — возразил Ги. — С большей вероятностью он прислушается к тебе.

— О нет, я не смогу! — воскликнула Джулия непроизвольно, совсем не расположенная спрашивать одолжения у Армана, хотя никакой реальной причины, почему она не может сделать этого, не было, тем более что он согласился на ее дружбу. Но она думала, что Арман может неправильно истолковать ее мотивы.

— Боишься, что он подумает, будто ты нашла предлог побыть со мной наедине? — Ги будто прочел ее мысли.

— Конечно же нет, — буркнула Джулия. В конце концов, почему это должно заботить Армана?

— Не беспокойся, я сам как-нибудь выпрошу у него машину, — заверил ее Ги. — Конечно, хорошо бы остаться там на ночь и посмотреть рассвет над южной равниной. Там есть гостиница у подножия скал, которая принимает таких смелых посетителей. Это на самом деле довольно рискованное приключение.

В это время вошла Дениза и, узнав, что они обсуждают, поддержала брата:

— Это совершенно необыкновенное зрелище. Говорят, что призраки старых баронов, которые когда-то владели замком, на рассвете совершают по скалам прогулку верхом. Уверена, что встреча с ними доставит тебе удовольствие.

— Совсем нет, — рассмеялась Джулия. — Кроме того, я не верю в привидения.

— Ты еще не видела Ле-Бо, — напомнил ей Ги. — Это мистическое место, поэтому там обязательно должны обитать призраки.

Кордэ с таким пылом уговаривали ее отправиться в это путешествие на всю ночь, что Джулия стала подозревать наличие каких-то скрытых мотивов, лежащих в основе их настойчивости, но никак не могла понять, что это может быть. В конце концов она согласилась.

— Если ты сможешь получить машину, Ги, я с удовольствием поеду в Ле-Бо. Но я не намерена оставаться там на всю ночь. Я не думаю, что дедушке это понравится.

— Наверняка нет, — согласился Ги. — Ладно уж, Джулия, мы ограничимся дневным временем, хотя ты упустишь восхитительную возможность.

Пожав плечами, она попросила Денизу показать ей какие-нибудь свои работы, но та вдруг засмущалась и попыталась сменить тему. Ги сказал с усмешкой:

— Она может рисовать только один предмет и не хочет, чтобы его кто-то увидел. Это тот самый тип, который привлекает и тебя тоже. — Он злобно взглянул на Джулию. — Думаю, его уверенное мрачное лицо станет этой осенью хорошо известно всем посетителям парижских салонов.

— Скотина! — взвизгнула Дениза и запустила в него диванной подушкой.

Ги, смеясь, выбежал из студии, а его сестра застенчиво посмотрела на Джулию.

— Естественно, я не могу изображать Камарг без его gardien, — сказала она.

— Разумеется, — улыбнулась Джулия.

Дениза оказалась более одаренным художником, чем ее брат. В ее работах были смысл и страсть, что удивило Джулию. Быки на ее картинах выглядели свирепыми глыбами из рогов и мускулов, лошади, как живые, были полны стремительного движения на фоне спокойной лагуны в сумерках. Как и ожидала Джулия, здесь было довольно много набросков с Армана, которым сама художница дала такие лаконичные названия, как «Gardien», «Пастух», «Равнина» и тому подобные. Но главного героя вполне можно было узнать.

— К счастью, я не думаю, что Арман когда-либо отправится в Париж, — сказала Дениза. — А если и приедет, то вряд ли пойдет на художественную выставку.

— Он не знает, что ты его рисовала?

— Нет. Он мне не позировал. Я сделала маленький набросок, когда он работал и не обращал на меня внимания. Кроме того, я сердцем помню каждую черточку его лица. — В ее глазах появилось хищное выражение. — Это… — она поставила на мольберт перед Джулией большое полотно, — я рисовала по памяти.

Картина, названная «Цыган», была превосходной. Арман был изображен в цыганском наряде, а его глаза казались такими живыми, что смущали Джулию. Это было нечто большее, чем просто портрет: в напряженной фигуре Дениза передала все нетерпение бродяги, вечного странника. Глаза под полосатой косынкой излучали вековую тоску расы изгнанников и намекали на затаенный огонь, тлеющий под этой спокойной внешностью.

— Ты знаешь, что его мать была испанской цыганкой? — спросила Дениза.

— Да, так он мне сам сказал, но не говорил, что из Испании.

— Он сказал тебе сам? — Голос Денизы был полон удивления и обиды. — Но он никогда никому об этом не говорил, даже при мне не упоминал этого. Хотя, конечно, дядя рассказал нам его историю, и вот доказательство. — Она указала на портрет. — Это настоящий Арман, Джулия, а испанцы — бессердечная нация. Арман может быть очень жестоким.