Питерская девушка и права, и не права одновременно. Во-первых, это загадочно и сбивает с толку. Во-вторых, земля, конечно, круглая, в этом нет никаких сомнений. Но вот этот симпатичный мужчина верит в то, что земля треугольная. Поскольку он куда более симпатичен, чем земля — кругла, то стоит, пожалуй, признать его правоту. Как, он полагает, что он не слишком симпатичен? Ну, если присмотреться поближе… То есть, он всё-таки симпатичный? Что, и земля уже круглая? Ой-ой-ой, пятый дринк был явно лишним.

Москвич очень любит знаменитостей — даже тех, которых он сам лично не видел по телевизору (но соседи рассказывали), — и играет с ними в прятки и в пятнашки. Находит знаменитость в её надёжном укрытии и под благовидным предлогом незаметно пытается к ней прикоснуться. Если этот трюк ему удаётся — всё, москвич уже может рассказывать другим москвичам, что он прикасался к знаменитости. Таким образом, он тоже становится немножко знаменитостью, и другие, менее проворные москвичи, начинают на него охоту: чтобы найти, прикоснуться и потом всем рассказывать, что они прикасались к москвичу, который прикасался к знаменитости. В свою очередь осаленные второй степени также могут рассчитывать на внимание совсем уж неловких москвичей. Да и последним немного славы может перепасть. Если опытный криминалист снимет с поверхности какой-нибудь особо публичной знаменитости отпечатки пальцев, то можно будет с уверенностью сказать, что он дактилоскопировал всех жителей Москвы.

Поскольку у многих москвичей не одна, а две руки, и руки эти долгие (в память о Юрии Долгоруком), то каждый москвич в отдельно взятую единицу времени может пожимать сразу две более-менее знаменитых ладони. Допустим, стоит одна знаменитость возле своего шикарного особняка и распекает швейцара, потому что у неё наконец-то появилась такая приятная возможность. А другая знаменитость прямо на улице раздаёт автографы. И если сделать мгновенный аэрофотоснимок, то может оказаться так, что от одной знаменитости к другой протянулась непрерывная цепочка из рукопожатий. И каждый рукопожатый — хоть немножко, да приобщился к славе. Такое встречается сплошь и рядом. Поэтому каждый москвич — немножко знаменитость.

Для питерца существует два вида знаменитостей: те, которых он считает недостойными славы (таких большинство) и те, с которыми он знаком лично (скорее всего — ещё до того момента, как они стали знаменитостями). Когда питерец видит на Невском проспекте неуважаемую им знаменитость, он достаёт из-за пазухи плакатик «Это не знаменитость!» и молча следует за ней, пока та не скроется в парадной двери своего выходного лимузина. Иногда туристы, завидев питерца (или нескольких питерцев) с такими плакатиками, удивлённо спрашивают у своего гида: что это за демонстрация? и кто её возглавляет? Гид (он при исполнении, поэтому чувств своих обнажать не должен) честно говорит: «Это знаменитость, такая-то и такая-то, а следом за ней топают питерцы с нашего района». «Вау, знаменитость!» — радостно восклицают туристы и начинают фоткаться со знаменитостью, а на питерцев с их плакатиками не обращают никакого внимания, так что те вынуждены разойтись по своим делам или отправиться на поиски свободной неуважаемой знаменитости.

При встрече с уважаемой знаменитостью (своим старым приятелем) питерец всячески старается показать, что для него всё осталось по-прежнему. Знаменитость — никакая не знаменитость, а живой приятный человек, с которым всегда было интересно проводить время.

Любую московскую знаменитость обидит такое отношение, возможно, она даже примет его за пренебрежение или зависть, и очень напрасно. Ведь так питерец показывает уважаемой им знаменитости, насколько он её уважает: до такой степени, что даже не считает знаменитостью.

Всякая питерская знаменитость от такого подхода млеет и тащится, и немедленно становится живым приятным человеком.

Когда москвич идёт по газону и видит на нём удовольствие, он, не задумываясь, это удовольствие срывает. И когда он едет в метро и видит, что кто-то оставил удовольствие без присмотра и ушел — не теряется, а забирает его себе. Иногда вместо удовольствия москвичу достаётся фига. А иногда — в самый неподходящий момент — является истинный владелец удовольствия, и отвешивает москвичу пару тумаков.

Оправившись от пережитого потрясения и залечив синяки безымянным средством за 42 рубля, москвич снова отправляется на поиски удовольствий.

Опытный москвич всегда носит с собою безымянное средство за 42 рубля. Чтобы быстрее оправиться от колотушек и снова взяться за своё.

Москвич не ищет удовольствий специально. Просто он твёрдо знает, что мир так замечательно устроен, что удовольствие в нём может таиться за любым поворотом. И даже вон в том тупике, где сквозь битый кирпич пробивается строптивый городской лопух, оно наверняка есть. Или вот-вот появится.

Первое удовольствие питерец получает как бы в качестве бонуса. Идёт, идёт, видит — что-то серебрится в траве, поднимает — а это удовольствие. «Ах!» — говорит питерец. Он так же может сказать «Вот это да!» Или интеллигентно ругнуться двухэтажным матерком с изящным эркером. Получив удовольствие, питерец надолго задумывается. Но редко, когда на всю жизнь.

Подумав немного, он начинает анализировать полученный опыт. Раскладывает ситуацию на составные части, каждую часть просвечивает рентгеном, прощупывает, обнюхивает, стучит по ней условным стуком и пытается услышать ответ на вопрос — как бы этак исхитриться и получить такое же (или ещё более упоительное) удовольствие снова. Вскоре воспоминания о полученном удовольствии превращаются в лоскутки, а лоскутки — в горсточку пыли, и питерец, уверенный в том, что он понял всё правильно, тем же самым путём, что и в первый раз, отправляется за удовольствием.

Но часто оказывается так, что удовольствие перехватил какой-нибудь москвич, или дворник, или другой, более расторопный (или менее опытный) питерец. А иной раз вместо удовольствия питерцу достаётся пара отменных оплеух.

Очухавшись и обмазавшись безымянным средством за 38 рублей, питерец садится и анализирует случившееся. Совершенно понятно, что причиной колотушек стали поиски удовольствия. Вывод? А вот нечего было! А то, понимаешь. А потом синяки.