– Тихон Михайлович… – Она обратилась к Бойко, который деликатно гулял вокруг машины.

– Да? – Тот перестал наворачивать круги.

– Отвезите меня, пожалуйста, к маме. Она так велела.

– Я никак не могу привыкнуть к этому вашему «мама велела»! Как будто речь идет о подростке.

– Да, я тоже, но именно так обстоят дела у нас – принцип демократического централизма, если вы знаете, что это такое… Мы все подчиняемся маме. И равняемся на нее. И спешим заслужить ее одобрение. Я это говорю абсолютно серьезно. Так отвезете?

– Конечно. А куда?

– В Большой Гнездниковский переулок, я покажу.

– Вы там будете?

– Да. – Лиза вздохнула.

Почти всю дорогу они ехали молча, пока вдруг Бойко не произнес:

– И все-таки «мама велела» – что это?

– Это неразрешимый конфликт поколений нашей семьи. Пока я подчиняюсь. Хотя и не всегда согласна.

– Да вы же уже большая.

– Очень, Тихон Михайлович, мне, представьте, тридцать первый год пошел.

Лицо Элалии Павловны выразило гамму эмоций, но голос звучал безмятежно.

– Добрый день, я – Тихон, – представился Бойко, поддерживая Лизу под локоть.

– Очень приятно, – отозвалась хозяйка.

– Мама, познакомься, пожалуйста, – это Тихон Михайлович Бойко, глава фирмы, которая занимается поставкой оборудования для нашей лаборатории. Мы сегодня были на выставке, и там я оступилась.

– Как же это ты?

– Это не она, это порожек сделали в очень неудачном месте. К тому же женщины имеют обыкновение ходить на каблуках.

– Лиза?! На каблуках?! – Элалия Павловна сделала большие глаза. – Я свою дочь на каблуках последний раз видела на ее свадьбе.

– Мам, сейчас это не так важно. Давай я устроюсь – мне немного передохнуть надо. Врач сказал, с сухожилиями надо бережнее.

– Тихон, ведите ее на диван в гостиную, там лучше всего будет. А я пока пойду чай приготовлю. За Ксенией поедет дедушка, он уже звонил. – По тому, как Элалия Павловна удалилась, Лиза поняла, что мать раздражена.

«Наверное, из-за Бойко. Но не могла же я отделаться от него у подъезда – и не поднялась бы одна, и неудобно перед человеком».

– Садитесь, отдохните. У вас сегодня был сложный день. – Лиза виновато улыбнулась, но Бойко ничего не ответил. Он с величайшим вниманием рассматривал фотопортреты семейства Чердынцевых.

– Это – кто?! Такие лица интересные! Что это за генералы?

– Это – не только генералы…

– Это наши предки. В основном по моей линии. Здесь – по линии Петра Васильевича. Ведь он тоже – из Чердынцевых, но только другой ветви. Разве вам Лиза не рассказывала? – зашла в комнату Элалия Павловна.

– Мама, я не успела, – проронила Лиза.

Элалия Павловна принесла на огромном подносе угощение. «Мама как-то парадно все накрыла, к чему бы это?» Лиза обратила внимание, что приборы на подносе были серебряными. По домашним правилам, серебро Элалия Павловна подавала очень важным гостям, в остальное время пользовались красивыми мельхиоровыми приборами. Чашки же вся семья любила тонкого фарфора. Наблюдая за тем, как ведет себя Бойко, Лиза впервые в жизни задумалась о том, как выглядит ее семья со стороны. Она, по-заслугам оценивающая известность матери и положение отца, впервые отстраненно посмотрела на свою семью. «Ну, честно говоря, есть от чего ошалеть. Дом Нирнзее, квартира – как стадион, известная мать, уважаемый отец – вон сколько поздравительных адресов от правительства висит, необычная обстановка. И этот поднос – изящество быта», – думала Лиза. Она окинула взглядом гостиную, которую знала до последней дощечки старого наборного паркета. Огромный, как кашалот, рояль не съедал пространства – комната все равно казалась большой. Картины, старые фотографии, множество фарфоровых статуэток и вся стена в редких фарфоровых тарелках – обстановка была совершенно необычная.

– Я вас видел по телевизору, по каналу «Культура», – вдруг выпалил Тихон, обращаясь к Элалии Павловне. – Честно говоря, я этот канал смотрю редко, все больше про спорт передачи люблю, но иногда по пятому показывают очень хорошее кино. И старое, и редкое.

Элалия Павловна внимательно посмотрела на гостя.

– Да, я иногда участвую в передачах, посвященных музыке. И даже вела один из конкурсов. Но это не основное мое занятие – я занимаюсь исследованиями в области музыки.

– А что же там можно исследовать?

– Многое. Во-первых, творчество старых композиторов. В архивах полно партитур, которые ждут своего часа. Потом теория музыки очень интересная область, там тоже есть чем заняться. А вы, как я поняла, любите кино.

– Ну, почему только кино?! – Бойко улыбнулся. – И кино тоже. Но, если серьезно, фильмы – это часть моего досуга. Знаете, есть свободное время, а есть досуг…

– И какая же между ними разница?

– Досуг – организованное свободное время. Так вот, это время я посвящаю просмотру фильмов. Но таких, которые не часто идут на наших экранах.

– На наших экранах вообще ничего приличного не идет. – Элалия Павловна поджала губы.

– Не согласен, но спорить сейчас не буду.

– А чему же предпочтение отдаете?

– Новой волне французской и нашему кино шестидесятых.

– Они перекликаются.

– Да, наверное, поэтому. Я, знаете ли, устраиваю себе киносеанс. По всем правилам. Не на ходу, между делом. Нет. Я намечаю день и время. Например, в семь вечера. Я приезжаю раньше с работы, ужинаю, потом достаю бутылочку хорошего вина, бокал, устраиваюсь перед телевизором, отключаю телефон и… смотрю фильм. Я ни при каких условиях не прерву это занятие, не отвлекусь, не пойду на кухню. Полтора-два часа – не такое большое время, чтобы еще и бегать по квартире. Потом, фильмы я выбираю интересные их надо смотреть внимательно.

– Какой вы молодец. Это серьезный подход, и, признаться, я не встречала еще такой. – В голосе Элалии Павловны послышалось уважение.

– Спасибо, но так просто интересней. – Бойко улыбнулся. – Расскажите мне о ваших предках. Я вот ни в одном доме не встречал таких фотографий. Может, они где-то и лежат в альбомах, но вот на стене…

– Да я специально так сделала. У нас была семья не простая, мне хотелось, чтобы дети, а потом и внуки хорошо знали ее историю. Вот, например, видите этот портрет старика в мундире и с орденом Андрея Первозванного? Это Николай Андреевич Чердынцев, известнейший в Петербурге юрист, он оставил великолепную частную практику, потому что был приглашен на государственную службу. Он возглавил комитет, который разрабатывал законы, касающиеся положения женщин…

Элалия Павловна говорила, Бойко с интересом слушал, а Лиза восхищалась матерью. «Господи, да какая же она молодец! Сохранить все это, изучить, а самое главное, так гордиться! Я ведь сама ни разу не вспомнила о предках, а на эти портреты смотрела с усмешкой: мол, кому кроме нас, Чердынцевых, интересны эти старички. А вот, оказывается, интересны. И если эти портреты не будут висеть, если не будешь знать всех поименно, то очень скоро все забудется!» – думала Лиза, и вдруг ее охватила гордость. Это чувство было смешанным. В нем было и хвастовство: «Смотрите, какие мы!» – и чувство благодарности, и, что самое удивительное и неожиданное, чувство единения с матерью. До этого Лиза как-то невольно занимала позицию перманентного оппонента, человека, который не согласен даже тогда, когда трудно не согласится. Мать это чувствовала и отвечала вечным и снисходительным: «Ты в тех Чердынцевых, отцовых. Среди них вечно были революционеры и диссиденты!»