Эти словоподобные выражения не были бы, конечно, похожи на слова в их нынешней форме. Начнем с того, что каждое из слов любого современного языка состоит из одного или нескольких высокоспецифичных, но самих по себе бессмысленных звуков, каждый из которых принадлежит набору возможных звуков соответствующего языка — от одиннадцати до нескольких сотен, в зависимости от языка, на котором вы говорите. В противоположность этому, слова протоязыка, даже если они были вокализациями, не могли бы быть разделены на составляющие части и, вероятнее всего, звучали бы для нас как бессмысленное мычание или вопли. Но, какчи современные слова, каждое имело бы достаточно хорошо определенный круг значений, и эти значения, вместо того чтобы непосредственно описывать текущую ситуацию, скорее относились бы к некоторому относительно стабильному классу объектов или событий, независимо от того, присутствуют ли они на сцене в данный момент.

Принимая такую точку зрения на протоязык, вы уменьшаете количество вопросов, требующих решения для объяснения того, как развился язык, до двух — нужно объяснить, как возникли слова, и как возникли грамматическая структура и синтаксис. У вас больше нет дополнительного вопроса о дальнейшей промежуточной стадии между неязыком и языком — в данном случае, пением. А гипотеза о поющих обезьянах ничего не добавляет к решению других вопросов — о происхождении слов и синтаксиса. Даже если бы вы могли объяснить, как появилось пение, вам все еще нужно ответить на эти два вопроса.

Идея относительно некоего протоязыка, которую я предложил, получила широкое распространение в 1990-е годы, даже несмотря на то, что она не способствовала объяснению в первую очередь того, как появились слова. А затем Элисон Рэй (Alison Wray) из Университета Кардиффа, Уэльс, подкинула еще одну не менее привлекательную идею.

Рэй не подписывалась под гипотезой о поющих обезьянах, но было похоже, что ее собственное предложение может решить проблему перехода для последователей теории пения обезьян. Также, судя по всему, она могла помочь тем, кто строит вычислительные модели эволюции, и радикальным приверженцам последовательного перехода, которые верили в единую линию развития от СКЖ к языку, поэтому у нее с самого начала были большие шансы на успех. Вот что она предложила.

Как мы уже убедились, элементы СКЖ являются холистическими, целостными. Их значение соответствует не словам, но целым фразам или предложениям: «Убирайся с моей территории!», «Давай займемся сексом!» или «Внимание, приближается хищник!». Они холистичны в том смысле, что они не состоят из отдельных частей — так, в элементе «Давай займемся сексом» нет элементов, которые по отдельности значили бы «давай» и «секс». Более того, количество этих элементов более или менее фиксировано для конкретно взятого вида, и они не выучиваются, но (в определенном смысле) являются врожденными программами.

Предположим, что у некоторых видов, бывших предками человека, два последние ограничения сняты. Представим также, что эти виды могли добавлять бесконечно много элементов в свои СКЖ — могли изобретать целые серии холистических единиц, которые также служили бы целям манипуляции поведением других членов группы (вспомните общепринятое положение конца 1990-х годов о том, что увеличение сложности социального интеллекта было основной движущей силой развития языка). В один прекрасный момент изобретенных холистических сигналов оказалось настолько много, что они создавали слишком сильную нагрузку на память. К счастью, прежде чем напряжение стало невыносимым, была развита еще одна способность.

Представьте, что холистические сигналы были фонетически сложными — другими словами, они состояли из большого количества сегментов, которые можно было друг от друга отделить. Два примера гипотетических холистических выражений, которые приводит Рэй, звучали так: «тебима» («tebiта»), что значило «дай это ей», и «матапи» («тatapi») со значением «поделись этим с ней» (почему кто-то стал бы создавать два холистических сигнала, достаточно различных по структуре и значительно перекрывающихся по значению, — это один из вопросов к теории холистического протоязыка, на которые она не дает ответов). Случайно оказывается, что в обоих выражениях есть один и тот же слог, «ма».

Это, конечно же, совпадение, в слоге «ма», как и в любом другом сегменте какого-либо из этих слов, нет ничего, что содержало бы значение в самом себе. По словам Рэй, «вещь целиком означала вещь целиком». Однако двойное совпадение — в том, что этот слог содержался в обоих высказываниях и что оба они относились к некоторому неопределенному реципиенту женского пола или потенциальному реципиенту, — было бы замечено какими-нибудь умными человекообразными. Затем они начали бы использовать слог «ма» как сигнал для обозначения индивидов женского пола, дополняя его столь же тщательно подобранными фрагментами, чтобы начать строить набор слов. И так же язык получил свою составную структуру — необходимость связывать отдельные слова в предложения, которую мы знаем и используем сегодня. Вместо того, чтобы начинать со слов и затем строить из них предложения, вы начинаете с предложений (или, скорее, с их семантических эквивалентов) и разбиваете их на отдельные слова.

Это удивительно изобретательная гипотеза, в особенности в том, что она может предложить правдоподобный мостик для перехода от СКЖ к языку. К сожалению, она вызывает массу возражений, и только для части из них — надеемся, для самой серьезной — здесь найдется место.

Что не так с холистическим протоязыком

Давайте рассмотрим совершенно ничем не подкрепленное предположение о том, что эти холистические высказывания были бы структурированы таким образом, что вы могли бы действительно разделить их на сегменты и сказать: «Это — субъединица внутри целой единицы, которая начинается здесь и заканчивается здесь». На самом деле я сомневаюсь, чтобы существовал такой голосовой сигнал животного, с которым вы могли бы это проделать, а если бы и могли, то нашли бы кого-то еще, кто согласился бы с вами относительно границ субъединицы. Но ради чистоты рассуждения давайте предположим, что это возможно.

Прежде всего проблема возникла бы в следующем: в то время как слог «ма» может присутствовать в двух холистических сигналах, относящихся к реципиенту женского пола, он также может иметься и в других сигналах, ничего общего с женским полом не имеющих. Прекрасно, скажут защитники холистической гипотезы, на другие сигналы можно не обращать внимания; если вы заметили случайное совпадение звуков и значений, для вас теперь важно только оно, а остальные сигналы, в которых присутствует «ма», можно просто игнорировать — отныне «ма» означает «реципиента женского пола», и так тому и быть. Хорошо, будем великодушными и примем также и это рассуждение.

Суть проблемы, как я недавно объяснял Стиву Митену на конференции, заключается в том, что для выделения сегментов из целостного сигнала вам прежде всего необходимо владеть английским языком. Стива это обескуражило, он думал, что я над ним подшучиваю. Возможно, я веду себя так, что провоцирую других, но подшучивать — ни за что.

Видите ли, холистический подход как таковой зависит от предположения, что для каждого холистического сигнала существует один и только один эквивалент в английском языке (или любом другом человеческом языке). Если такового нет, то как вы можете прийти к согласию о том, что на самом деле обозначают все эти части единого сигнала? Вспомним крики, которыми зеленые мартышки предупреждают сородичей о приближении орла, — мы рассматривали их во второй главе. Как мы уже видели, их можно с одинаковым успехом перевести как минимум тремя разными способами: «Смотрите, приближается орел!», «Опасность с неба!», «Быстрее, найдите ближайший куст и спрячьтесь в нем!». Предположим, что этот сигнал действительно можно разбить на две или более части. Если только наши холистические человекообразные каким-то образом не знали уже эквивалент этого сигнала в английском (или любом другом человеческом) языке, как они могли приписать этим частям ясно определенные значения? И будут ли эти части означать «орла» и «приближение», или «опасность» и «небо», или же «куст» и «прятаться»?