Если, например, кто-то говорит: «Подойди к холодильнику и достань апельсин», — вам не надо знать, что это высказывание состоит из двух простых предложений, что «к» вводит локативную фразу или что «апельсин» является прямым дополнением «достать». Вам необходимо было бы знать все эти вещи в определенной степени, на некотором вполне бессознательном уровне, — не то, как они называются, но что стоит за их названиями, — если бы вы собирались сказать предложение. А чтобы понять его, все, что вам нужно, это значения четырех слов: «подойти», «холодильник», «достать» и «апельсин». «Подойти» говорит о том, что вам надо переместиться в другое место — к «холодильнику», а «достать» значит, что вам надо получить что-то — «апельсин».

Так что когда Сью Сэвидж-Рамбо (Sue Savage-Rumbaugh) устроила соревнование между своим бонобо Канзи и девочкой Алей на выполнение команд, подобных предложению про холодильник (но, конечно, различающихся по структуре и содержанию), Канзи правильно выполнил 72 % команд за то же время, за какое Аля выполнила только 66 %. Но действительно ли это демонстрирует, что по своему развитию они находились на одном уровне? Канзи было восемь, и он на протяжении многих лет тренировался слушать и выполнять подобные команды. Из опубликованного отчета неясно, имела ли Аля какой-либо схожий опыт, но так как эксперимент начался, когда ей едва исполнилось 18 месяцев, в ее распоряжении было в лучшем случае, несколько недель. Если добавить к этому тот факт, о котором экспериментаторы упоминают с неохотой, что у Али СДВ (средняя длина высказывания, измеряемая по числу значимых единиц — слов и аффиксов — в предложении) увеличилась с 1,91 до 3,19 за шесть месяцев эксперимента, в то время как Канзи упрямо застрял на 1,5, то вам станет ясно, что этот эксперимент, каким бы поразительным он ни казался, едва ли доказывает равенство между обезьяной и ребенком.

Но статистика и формальные измерения в действительности не объясняют суть проблемы. Настоящее различие кроется в содержании — не в том, как говорят обезьяны и дети, но в том, о чем они говорят.

Разговор обезьяны эгоцентричен. Все, о чем когда-либо говорила какая-либо обезьяна, включая Канзи, Эйнштейна среди обезьян, это вещи вроде того, куда они хотят пойти, что они хотят сделать (или хотят, чтобы вы сделали) или что им хотелось бы съесть. Общие темы исключены. Обезьяны никогда не обмениваются объективной информацией об окружающем мире или событиях, происходящих в нем. И это, в конце концов, именно то, что вы ожидали бы от животного без естественного языка, но с полноценно функционирующей СКЖ. Те вещи, о которых говорят обезьяны — их собственные потребности и желания, и тот манипулятивный способ, посредством которого они их выражают, представляют собой, как мы видели в предшествующих главах, именно те вещи, которые обслуживает СКЖ, для обслуживания которых СКЖ и была специально разработана.

Сравните с этим поведение Сета, ребенка, чье кратковременное увлечение сериальными глаголами я описал в книге «Незаконнорожденные языки». Когда Сету было примерно столько же, сколько Але в начале эксперимента с ее участием — 18 месяцев, его отец, один из моих студентов, записал разговор с парой своих друзей, в который Сет, все еще пребывающий в однословной фазе, постоянно пытался вмешаться, несмотря на то, что никто не обращал на него ни малейшего внимания. К сожалению, у меня не сохранилась запись, но я помню сам разговор достаточно хорошо, чтобы дать вам прочувствовать вот этот краткий отрывок:

Взрослый: Та та та та там.

Сет: Телефон.

Взрослый: Та та там. Та та та там.

Сет: Вентилятор.

Взрослый: Та та та та та та там.

Сет: Собачка.

Сет систематически называл все предметы в комнате. Конечно, это было манипулированием, производимым в своекорыстных интересах, — он хотел присоединиться к разговору взрослых. Но поразительно то, каким способом он решил это сделать: демонстрируя взрослым все вещи, которые он знает, и может отличить, и знает, как они называются.

А это, как мы видели в предыдущей главе, и составляет самое существенное различие между употреблением языка и употреблением СКЖ. При использовании СКЖ важнее всего манипулирование, а передача информации побочна, если вообще имеет место; при использовании языка передача информации неизбежна — уже сам факт использования языка означает автоматическую передачу фактической информации от одного лица к другому. Конечно, Сет пытался вмешаться в разговор. Однако он заявил об этой потребности не с помощью эгоцентричного требования, как сделала бы обезьяна, а сообщая всем названия вещей — и таким образом демонстрируя, что он знает человеческий язык и, следовательно, имеет право присоединиться к разговору.

Так что же на самом деле могут обезьяны?

Если бы исследователи языка обезьян не отвлекались на шумиху, вызванную громкими утверждениями, и на повышенное внимание со стороны средств массовой информации, они, возможно, быстрее бы осознали всю важность того, что обезьяны делали на самом деле.

Как представляется, большинство или вообще все обезьяны делали, по крайней мере, три вещи, о которых почти не упоминается в литературе, но которые при этом имеют огромное значение для понимания того, как мог возникнуть язык. Я рассмотрю их в порядке возрастания важности.

Первой значимой вещью, которую делали обезьяны, было то, что они различали слова и имена собственные.

Для нас это различие является самоочевидным. Если я представлю вас круглолицему мужчине с небольшой бородкой и в очках по имени Рудольф, вы не станете называть Рудольфом каждого круглолицего мужчину с бородкой и в очках. Похожим образом, если я покажу вам новый вид фруктов и скажу, что это черимойя, вы, увидев такие же фрукты на рынке, не будете спрашивать продавца: «А как они называются?» Но почему различие между чем-то типа «Рудольф» и чем-то типа «черимойя» должно быть самоочевидным для лишенных языка обезьян?

Как это ни удивительно, оно, по всей видимости, было таковым. Я говорю «по всей видимости», потому что не помню, чтобы в литературе по языку обезьян мне где-либо попадалось на глаза специальное обсуждение этого вопроса. В то же время, читая довольно много такой литературы, я не встречал упоминаний о случаях, когда бы обезьяна назвала одного из своих инструкторов по имени другого инструктора или, выучив, скажем, жест «банан», не могла бы его использовать и приходила бы в замешательство, увидев банан, отличающийся от первого банана, который использовался при обучении. Другими словами, похоже, что они интуитивно уловили разницу между словами для обозначения индивидуумов и словами для обозначения категорий.

Я не знаю, почему это так, — опять же никто этим не занимался, — но я бы предположил, что причина этого в принадлежности к социальному виду. Вы встречаетесь и должны взаимодействовать с другими членами вашей социальной группы на индивидуальной основе. По отношению к каждому из них вы ведете себя по-разному. Но вы ведете себя одинаково по отношению ко всем бананам. Другими словами, это одно из тех различий, которые все социальные животные получают даром, просто за то, что они социальные.