Однако на этот раз его вопрос не вызвал у Крутицкой дополнительного шока, она лишь вяло махнула рукой:

— Я же была там, видела, как Сережа умер. Тут и знать нечего, детективы сейчас читают все, я тоже… Например, у Агаты Кристи постоянно кто-нибудь кого-нибудь травит цианидом и описываются такие же симптомы… Господи, да вы что — всерьез думаете, что это я… я могла такое сделать?!

Валерий очень точно ухватил момент, когда потребовалось его вмешательство. До сих пор он сидел молча, уткнувшись в протокол, который вел на этот раз сам.

— Александр Борисович, вы позволите? — поинтересовался Померанцев и, не дожидаясь ответа, протянул актрисе заранее приготовленный стакан с водой: — Выпейте, пожалуйста, Альбина Викторовна… И не нужно думать, что мы вас в чем-то конкретном обвиняем. А подозреваем мы решительно всех, кто присутствовал на банкете… Ведь кто-то же бросил в стакан Кожевникова яд?.. Кто-то из тех, кто, как и вы, был рядом… Я прав?

— Конечно-конечно… Спасибо! — Она с благодарностью посмотрела на Валерия и, сделав несколько глотков, вернула ему стакан.

— И возможно, как раз вы-то и заметили, кто именно это сделал, — продолжил тот, — просто тогда не обратили особого внимания, а после стало не до этого, верно?.. Так как, заметили что-нибудь?

Альбина некоторое время смотрела на Померанцева широко распахнутыми глазами, с детски-невинным видом, после чего беспомощно пожала плечами:

— Я не знаю… Там такая толкучка была, все авторов поздравляли… Мне надо подумать, может быть, я и вспомню… Я сейчас просто не могу, не в состоянии… Ну не этот же старик… как его?..

— Лабанин, коллекционер? — подал реплику Турецкий.

— Он, кажется, ближе всех стоял, если художников не считать… Нет, не помню!..

— Что ж, на сегодня достаточно, — поспешно произнес Турецкий, поняв, что еще минута — и Крутицкая вновь начнет рыдать. — Прочтите протокол и, если все верно, распишитесь на каждой странице.

— Вы уж не расстраивайтесь, — вкрадчиво добавил Валерий, — но это касается не только вас, но и всех, кто был на банкете: я имею в виду подписку о невыезде…

— Но я не собираюсь никуда уезжать, у меня спектакли!.. Господи, зачем?.. Словно я и впрямь преступница…

— Считайте это на данном этапе формальностью, мы ведь тоже люди подчиненные, обязаны соблюдать правила. — Валерий торопливо пододвинул Крутицкой листки протокола, вынуждая ее переключиться на чтение.

После того как Альбина Викторовна, с трудом справившись с протоколом и подпиской, поднялась с места, Померанцев собственноручно принес ей не только изумрудно-зеленую овчину, но и шарф с беретом.

— А… здесь нет зеркала… — пробормотала она чуть ли не с отчаянием.

— Действительно нет! — развел Валерий руками. — Пойдемте, я вас к нему провожу!..

В кабинет своего шефа он вернулся только через полчаса и, издав звук, похожий на пыхтение старинного паровоза, картинно брякнулся на стул перед Турецким:

— Ну я вам доложу, Сан Борисыч!.. — Валерий фыркнул. — У меня такое чувство, словно я не даму выпроваживал, а вагон с кирпичами разгрузил! Несмотря на все расстройства, штукатурила физиономия не менее часа и столько же обряжалась… Тьфу!.. Как думаете, дамочка действительно наш клиент?.. Лично я сказал бы — фифти-фифти.

— Я бы и больше поставил, — с ноткой удовлетворения произнес Турецкий, успевший за время отсутствия Померанцева выпить кофе и восстановить равновесие. — В последний раз, на этом стуле сидючи, знаешь кто брехал столь же обильно и артистично?

— И кто?

— Пять лет назад, некий Вася-Кат…

— Киллерюга?! — Померанцев присвистнул.

— Во-во… Ладно, давай к делу. Галя здесь?

— Давно, у Клавдии, в приемной Константина Дмитриевича прячется… Позвать?

— Я сам, — отмахнулся Саша и нажал на селекторе клавишу, соединявшую его с приемной Меркулова.

Дождавшись, когда Романова явится в кабинет и, приветливо поздоровавшись, устроится рядом с Валерием, Саша удовлетворенно кивнул:

— Значит, так, ребятки… От имени и по поручению Грязнова-старшего Грязнов-младший навострил своих замечательных оперов проверять и перепроверять все фирмы под названием «Кодак»… Имеются в виду не их пункты приема пленок на проявку и выдачи готовых снимков, а заведения, где эти пленки проявляются… В Москве их, как вы понимаете, уйма, поэтому фээсбэшные опера занимаются тем же самым, пришлось их все-таки подключать. Заодно и Анисимов свои обидки проглотил и переварил…

— А для чего это нужно, Александр Борисович? — простодушно поинтересовалась Галочка.

— А, да… Ты же не в курсе, — спохватился Турецкий. — Дело в том, что яд, которым отравили Кожевникова, используется в наше время вполне официально исключительно для проявки цветных фотоснимков…

— Да что вы? — Романова покачала головой. — Ну и ну… Так мы и до будущего года никуда не приедем, ведь кроме «Кодака» есть еще и фотохудожники всякие…

— Вот! — Саша удовлетворенно посмотрел на Галю. — И я к тому же!.. То есть проверить их всех невозможно, даже если бросить на сие дело весь оперативный состав МВД. Зато на данном этапе возможно совсем другое: все эти актрисули, так же как и модельки, всегда имеют эти… Как их?.. Ну такие альбомы с собственными снимками…

— Портфолио! — подсказала Романова. — Ой, я, кажется, поняла!..

— Молодец, лично я давно понял, — ревниво произнес Померанцев.

— Оба умные, успокойтесь, — усмехнулся Турецкий. — Так что далее у нас с вами на очереди как раз фотохудожники, связанные с театром, в котором играет эта фифа, прости господи!.. Ведь наверняка она предпочитает кого-то одного, или театр кого-то одного предпочитает. Это нужно выяснить первым делом, Галочка, а пообщаться с ним… сами решите, кому лучше: тебе или Валерию… Думаю, пары дней вам вполне на это хватит… Валерий, ты с вдовой Кожевникова уже встречался?

— В последний раз звонил вчера, — покачал тот головой. — Она пока не в состоянии… Похороны только позавчера были, Александр Борисович, сами знаете…

— Знаю… Ладно, попробую сам к ней съездить, если ты не против! — Он подмигнул Померанцеву, на лице которого проступило выражение явного облегчения: Валерий, и это было известно всем, не любил общаться с близкими жертв убийства. Впрочем, не любил этого никто, однако для Померанцева это всегда почти кончалось едва ли не недельной депрессией. О том, что его следователь настолько чувствителен к чужому горю, что даже годы работы в прокуратуре не сделали его иным, знал только Турецкий. И частенько брал эту часть работы, если дело вел Померанцев, на себя…

Именно по этой причине многие коллеги Валерия считали его любимчиком Саши и, грешным делом, завидовали, не желая видеть того, что по служебной лестнице он двигается вовсе не потому, что этому способствует его шеф, а благодаря собственному высококлассному профессионализму.