В ночной тьме озверевшие солдаты ворвались в поселок, принялись вламываться в дома и швырять внутрь фанаты. Тех, кто выбегал из домов, поливали автоматным огнем. Уцелели в поселке немногие.

Погибли оба старших брата Тагары. Сам он остался в живых в общем-то чудом – его на редкость вовремя потащил на ночную рыбалку приятель, которого он успел завести в здешних краях.

Пару ночей он провел у этого приятеля – скрывался от шастающих окрест вооруженных олухов, – а потом отправился лесными тропами в Рикк, где у него по крайней мере были друзья и, хоть и дальние, а все же родственники. Но к тому времени по всей территории племен уже полыхала война. Резня в селении была только маленьким эпизодом самого начала очередной вспышки вечно тлеющей в предгорьях междоусобицы. Пересечь границу предгорий стало делом смертельно опасным.

Тагара помаялся с неделю, прибиваясь то к цыганам, то еще к каким-то бродягам, то просто в одиночку прятался в лесных заброшенных скитах, а в конце концов увязался за караваном своих – риккейцев, пробиравшихся на родину с грузом скарба беженцев. С этим-то грузом они и влипли прямехонько в ту заварушку на перевале, к разгару которой столь вовремя принесло и нас с Дуппелем. Но если риккейским беженцам в общем-то не угрожало ничего, кроме возможности быть обобранными до нитки, то беспризорному дакла светило нечто совсем иное, в лучшем случае – выбитые зубы и переломанные ребра. В худшем – линчевание. Тут были возможны варианты. Только такие, из которых выбирать как-то не хотелось.

К концу своего рассказа Тагара, накормленный и сморенный многодневной усталостью, уже с трудом ворочал языком. Еще через пару минут его, погрузившегося в глубокий сон, накрыл одной из выделенных в наше распоряжение шкур Дуппельмейер. Совершив это доброе дело, он повернулся ко мне.

– Держи ухо востро, Сережа, – тихо бросил он. – Прямо скажу тебе: напрасно мы связались с парнишкой. Чует мое сердце: половина из того, что он наболтал нам, – сплошное вранье! Обдерет он нас. Что-нибудь да сопрет! Как пить дать – сопрет и даст тягу! И хорошо, если не попадется. Я говорю «хорошо», потому что не люблю наблюдать здешний самосуд. К этому привыкнуть нельзя… Он замолчал и некоторое время мы вглядывались в ночную темень. По обе стороны дороги сплошной стеной громоздился лес. Небо представало передо мной сравнительно узкой полосой, украшенной россыпями звезд. Я пытался разглядеть среди них контуры знакомых созвездий и тихонько клял то безразличие, с каким всегда относился к ночному небу у себя над головой.

– Послушайте, – обратился я к Дуппелю. – Здесь сутки сколько тянутся? Вроде бы пора и рассвету обозначиться…

Мой спутник только фыркнул в ответ:

– Здесь сутки столько тянутся, сколько захотят, – просветил он меня. – В среднем выходит, наверное, те же двадцать четыре часа. Но на часы глядеть нет смысла. Кстати, часы здесь приносят несчастье. И это не выдумки. Только очень крутые из магов позволяют себе роскошь иметь в своем хозяйстве настоящие часики.

– Этого мне не понять, – пожал я плечами. – Если вращение планеты неравномерно, так здесь бы сплошные катаклизмы творились…

– Это по-нашему неравномерно, – отозвался Дуппель. – Здесь другие законы. А что до катаклизмов, так этого добра и здесь хватает. Кстати, с временами года такая же петрушка, как и с сутками. Даже похлеще. Зима может затянуться на пару лет. А старожилы вспоминают, что было дело, когда чуть ли не десяток лет стужа длилась. Скорее всего, преувеличивают. Но мор и глад были нешуточные. А бывала и сушь великая. Я одну такую краешком зацепил. Когда меня впервые сюда забросили. Полный кошмар был. Леса горели…

– И как только здешняя живность и растительность уцелела? – задал я вопрос, явно не имеющий ответа. – Наверное, все эти… Вариации, что ли, все-таки в каких-то рамках держатся…

– Может быть, – отозвался Дуппель и зевнул, чуть не вывихнув челюсть. – Будет у тебя возможность на эти темы с умными людьми потолковать. С такими, что на здешней науке собаку съели. Если, конечно, мы тебя до места назначения живым довезем.

Он снова зевнул, забрался поглубже в недра арбы, и скоро оттуда стало доноситься его осторожное похрапывание. Я тоже был не прочь отключиться от окружающего меня здешнего мира с его странностями хотя бы на короткое время. Я ощущал какую-то нервную усталость. В конце концов моим нервам было от чего устать.

Я зарылся в мягкую подстилку. Сон сморил и меня.

* * *

И во сне меня продолжал преследовать этот все никак не наступающий рассвет. Только мне снилось, что рассвет никак не наступит совсем в других местах. В тех, в которых остался мой дом. Мне снилось, что очередной раз Ромка не пришел домой ночевать – скорее всего, застрял у кого-то из приятелей, «геймясь» на компьютере или еще по какой-то причине.

Почему-то я был уверен, что на рассвете он появится. (Во сне часто бываешь уверен в совсем неочевидных вещах.) И уж тогда получит от меня по первое число. Но в том-то и дело, что рассвета все не было и не было. Я вертелся на своей койке, беспрерывно поправлял подушку и даже время от времени пытался заснуть и тем приблизить восход солнца. Но там, во сне, сон не шел ко мне.

Интересно, разве во сне может присниться бессонница?

Наверное, все-таки может. Мало того, я думаю, что очень многим из тех, кто жалуется на постоянную бессонницу, она большей частью снится.

Там – во сне – я то и дело садился на кровати, брал со стола будильник и рассматривал в полутьме его циферблат. Прислушивался к тому, как он с хрустом разжевывает улетающие секунды. Пытался понять, не остановился ли он. И не остановилось ли время вообще. Всякий раз стрелки будильника двигались, как им и положено. Но – как это бывает во сне – я все время путался с цифрами на циферблате. Все забывал, что показывали часы, когда я в последний раз смотрел на них.

Я ругал себя плохими словами и ворочался с боку на бок. Потом мне начали сниться телефонные звонки от разных моих друзей. Преимущественно от тех, которых я не видал давным-давно. Я каждый раз бывал страшно рад очередному такому звонку. Тому, что мы вспомнили друг о друге… Во сне мне казалось совершенно естественным, что всем нам пришло в голову созвониться именно в эту затянувшуюся ночь. Но, странное дело, я не запомнил почти ничего из того, о чем мы с ними говорили.

Потом мне вспомнился Яша. И я стал набирать его номер телефона. Не то чтобы я забыл о том, что его давно уже нет. Просто во сне это не было столь уж важным обстоятельством. Удивительно – при этом у меня было ощущение того, что я делаю что-то очень нехорошее. То, чего нельзя делать…

Похоже, Яша ждал моего звонка. И ждал он его, наверное, очень долго. Я, впрочем, не знаю того, как время тянется там, в небытии. Он узнал меня даже не по голосу – я еще не успел ничего сказать. Скорее всего, узнал он меня по дыханию. А может быть, он был уверен, что больше его тревожить некому.

– Хорошая мысль, Сергей, поговорить со мной, – добродушно, чуть хрипловато произнес он. – Есть проблемы?