– Он сказал… – перевел Тагара, опасливо косясь на Сотеша, – …сказал, что на нем (он кивнул на капитана) теперь проклятие. За то, что осмелился поднять руку на святого человека… Только это не святые… И не люди вовсе! Они только прикидываются, что живые… Их Ложный бог присылает… Эти приходили за мной!

Дуппельмейер реагировал на его слова весьма скептически.

– На фиг ты им сдался, воришка несчастный! – презрительно бросил он. – Богам дичь покрупнее нужна. Да и нет никакого Ложного бога – ерунда это все на постном масле!

Он повернулся ко мне:

– Самые обычные разбойники это. Только под паломников косят… Втираются в доверие, навязываются в попутчики. А ночью всех перережут и все вещички с собой упрут. Кого-нибудь могут и пожалеть. Увести в заложники. Или для продажи в рабство… А те, что нам повстречались – увечные, – среди этой мрази самая мерзкая порода… Под какой орден они там косят? – снова обернулся он к Тагаре.

– Под орден Благого Помысла! – с готовностью объяснил тот. – Он под свое крылышко действительно только больных и увечных собирает. Но не всех, а таких, у которых от болезни или увечья всякие чудесные способности появляются. Нутам воду чуют. Или зло. И восход предсказать могут… Или наоборот, если болезнь их и увечность от таких способностей приключилась… Таких и вправду с собой в дорогу – за компанию – брать стоит. Когда в караване есть такой, так даже лихой народ, прежде чем налететь, призадумается. Потому что тогда и впрямь на тебя проклятие лечь может. Вроде как живой оберег получается… Только, конечно, с большими странностями все они… И не всякий знает, как их от этих вот, что нам попались, отличить. От Отраженных…

– Ага, – кивнул Дуппель. – От Отраженных – правильно! Ты, оказывается, хорошо в таких делах смыслишь… Тагара на бегу скромно пожал загорелыми плечами.

– Так вот, эти сволочи, – объяснил Дуппель, – и есть самые мерзкие из всей этой породы. Они даже не грабят, а заказы принимают… На головы. Иногда – на живых людей…

– Главное – они души к себе забирают! – со знанием дела дополнил его Тагара, чем снова вызвал взрыв дуппельмейеровского скепсиса.

– Взрослый, а в такую чушь веришь! – пожал он плечами. – Эти сказки они сами про себя сочиняют, чтоб боялись… А на самом деле просто разбойники и садисты. Самые обыкновенные…

Тут неожиданно в разговор вступил капитан Сотеш. Все ж таки смыслил он что-то в русском языке, смыслил…

Много позже я понял, что это образ жизни тут такой: каждый хорошо знает пару языков, но и о языках, сильно распространенных в Странном Крае, обычно имеет какое-то практическое представление… Заговорил капитан, правда, на своем варианте португальского, обращаясь главным образом к Дуппелю, но из того, что переводил тот, было понятно: общий смысл нашего разговора он ухватил.

– Он говорит, – объяснил тот, – что можно было сразу догадаться, что это были обманщики. – Настоящие паломники никогда денег за то, чтобы их сопровождали в дороге, не предлагают. Да их у них никогда и не бывает – денег-то. Другое дело, если бы они попрошайничали… Такое случается изредка. Чаще им без всякого попрошайничества жертвуют кто сколько сможет. Так бывает. Наоборот – никогда!

– А еще их вот как просто от настоящих отличать, – встрял в разговор Тагара. – У них никогда настоящая Метка на лицах нарисована не бывает. Для них тогда кара приходит – хуже смерти… И поэтому они хоть одну черточку, а не так нарисуют. Перевернут, как в зеркале. Поэтому их Отраженными и зовут! И еще: им, настоящим братьям Благого Помысла, здесь, на этих дорогах, делать нечего! У них все святые места там – за Старыми хребтами. А монастыри – далеко, там, где Холодный край…

– Ну ты – знаток, – иронически поощрил его Дуппель.

Сотеш глянул на паренька с неудовольствием и повторил Дуппелю – громко и разборчиво, словно глухому, – что-то из того, что высказал минуту назад. Тот посерьезнел и перевел:

– Тут капитан верно говорит: раз кто-то даже денег не пожалел, чтобы этих чертей к нам пристроить, то дело плохо. Заказали им кого-то из нас. Думает, что тебя. Больше некого…

– А вот мальчишка думает, что это по его душу с того света явились… – пожал я плечами.

Говорил я наполовину в шутку, наполовину всерьез.

– В самом деле, с чего это ты взял? – обратился к Тагаре Дуппель.

– Это из-за моего отца, – уныло отозвался тот. – Я же рассказывал… Он с Той Стороны Знаком Меченных приводит. А если меня там – у Врага, у Темных – будут в заложниках держать, то он им Меченых приводить будет, а не вам…

– Ерунда это, – отмахнулся от него Дуппель. – Просто ты со страху чуть в штаны не напустил и несешь сейчас первое, что в голову придет… Думаешь, это Темные были?

Мальчишка затряс головой.

– Нет! Такое уже было! Было… Темные, это точно! – Тагара запнулся на пару секунд, судорожно сглотнул слюну и быстро указал глазами на меня. – А он что – новенький? Совсем? Все вы ему объясняете и объясняете… И фиал у него…

– Много будешь знать – скоро состаришься! – сурово отрезал Дуппель. – Ты давай, давай – топай за нами, пока мы добрые… А станешь доставать…

* * *

На некоторое время мы смолкли. Сотеш поскакал вперед – командовать своими людьми, а я, от греха подальше, забрался поглубже под тент и устроился на импровизированной лежанке из мягкой рухляди. Птицы в кронах – до того довольно шумливые – притихли. Только скрип арбы, сопение Тагары да топот копыт нарушали наступившую тишину. Дуппеля сморило, и он задремывал.

Я же почти машинально стал приводить в порядок свою одежду, немного пострадавшую от вцепившегося в нее мертвой хваткой лжепаломника. Заодно проверил карманы – не сперли ли у меня снова (бог троицу любит) дурацкий фиал, спрятанный в глухо застегнутом нагрудном кармане.

Фиал не сперли. Зато в другом кармане, пониже расположенном, обнаружился совершенно неожиданный предмет – довольно крупная и вроде бы золотая монета.

Монета была, видно, старая и настолько затерта, что в полумраке я не сразу смог понять, где у нее орел, а где– решка. Сказать, что за тварь была выбита на гербе, украшавшем когда-то ее аверс, было совершенно невозможно. Что до реверса, то достоинство монеты мог установить только кто-то знакомый со здешними числительными – оно было означено чем-то вроде толкиеновских рун. А по окружности – неровно и совсем недавно – другими знаками, больше похожими на иероглифы, было выцарапано что-то, вдруг показавшееся мне знакомым. То, что я уже видел похожую надпись, не сразу дошло до меня – я уже засовывал монету обратно в карман. Но остановился и снова поднес монету к глазам. И тогда только понял, что именно эта надпись (не похожая, а – готов поклясться! – именно эта) была кровью намалевана над постелью моего брата. Тогда еще, целую вечность назад. Вчера или позавчера…

Я осторожно спрятал монету. Покосился на дремлющего Дуппеля и на равномерно трусящего следом за колымагой Тагару. Мои манипуляции с монетой – да и ее саму – кажется, не заметили. Почему-то мне показалось, что не нужно спешить ее кому-либо показывать.