— Похоже, гаскальские палочки — но я не уверена. Затем она открыла сетчатую торбочку. В ней оказалось пять кусочков какого-то вещества с маслянистым налетом.

— Корни раззела, я так думаю. В этом я больше уверена, А еще вот это. — Она положила торбочку на пол и взяла бутылочку. — Ворфейское вино — или что-то очень на него похожее.

— Ты хочешь сделать смесь?

— Если получится, — отозвалась Силла. — Можно только попытаться.

Она снова сходила к полкам и нашла там пустую чашу с носиком, с помощью которого можно было выливать содержимое. Затем она принялась за работу. Я решила, что пора посмотреть на Безымянного.

Он лежал в той же позе, как я оставила его, но теперь его глаза были открыты. Однако взгляд его был совершенно безжизненным. Я поежилась. Не покинул ли дух тело Безымянного? Но мы сражались за собственную жизнь, и я успокоила этим свою совесть. И все же обречь человека на худшую из судеб, в сравнении с которой смерть выглядела бы желанной, — это для любого волшебника тяжкая ноша, тень на всей его дальнейшей жизни.

Могли ли мы повоевать за него, как Силла собиралась воевать за Бину? Одна рука Безымянного неподвижно лежала вдоль тела. Я опустилась на колени и сжала его руку. Она была теплая, какой могла быть только у живого человека; между тем Безымянный лежал совершенно неподвижно.

И тут в моем сознании с такой силой, с какой я услышала бы приказ, произнесенный вслух, возникла мысль, порожденная странно измененной картиной чужого разума. Понять смысл этой фразы — это было все равно что пытаться уловить значение того, что сказано на замысловатом иноземном наречии.

Некая часть меня повиновалась этому приказу. Держа Безымянного за руку, я наклонилась к самому его лицу. Мои губы соприкоснулись с его губами, и я начала втягивать губами воздух, словно высасывала яд из раны. Почему я делала это — этого я и сама не могла бы объяснить. Я только понимала, что именно это следует делать. Я обязана была исправить то, что мы натворили, пустив в ход наш дар.

Ничего материального я не снимала с губ Безымянного, но все же что-то выходило из него и перетекало в меня. Острая боль кольнула мой лоб. Ко мне словно бы прикоснулись каленым железом.

Я услышала позади себя звуки едва различимые, далекие, но я не могла обращать на них внимание, потому что весь мир для меня сосредоточился в том, что я обязана была сделать. Мучительная боль мешала мне, и я не могла привлечь себе на помощь больше Силы. Подняв голову, я снова взглянула в глаза Безымянного. К ним возвращалась жизнь.

— Там! Там!

Медленно, превозмогая страшную слабость, я положила руку на грудь Безымянного. У меня совсем не осталось сил, я не могла даже помыслить о том, чтобы подняться на ноги.

«Там!»

Я не могла пошевелиться, но при этом я не лишилась духа. Я оставалась Тамарой Скорпи, дочерью великой волшебницы.

Силла стояла на коленях рядом со мной. Она наклонилась ко мне, ее глаза были наполнены страхом. С огромным усилием я потянулась к ней и обняла ее, чтобы не упасть на каменный пол пещеры.

Она взглянула на Безымянного. Он по-прежнему не шевелился, его глаза были закрыты.

— Он… он опустошен? — обреченно спросила Силла.

— Нет. Я думаю, нет. А Бина… как она?

— Она вновь с нами, — поспешно заверила меня Силла. — Пойдем…

Она решительно потянула меня к себе, помогла подняться и повела к лежанке, которую мы устроили для Бины.

Наша сестра начала плакать. Тяжкие рыдания сотрясали все ее тело. Она протянула ко мне руки, и я поцеловала ее и крепко обняла, смутно понимая, что мы все могли потерять.

Силла взяла за руки нас обеих, и нас окутал сильный аромат. Мы словно бы оказались посередине цветочной клумбы. Наша сестра начала нараспев произносить названия цветов, известные нам с тех пор, когда мы еще не умели ходить. Тогда мы ползали по матушкиному саду и рвали цветы.

Клянусь фиалки лепестком

И розою благоуханной,

Жасмином, астрами, вьюнком

И лилией багряной:

О Величайшая, твой сад

Ухожен будет и богат

И здесь, в краю чужом.

Казалось, окутывавший нас аромат распространился вокруг, но при этом стал еще сильнее и богаче. Я безмолвно произнесла слова благодарности Величайшей из Сил.

И тут я услышала кашель. Бина обернулась. Безымянный сидел, прижав руку к губам, к которым я прикасалась своими губами. Он снова кашлянул.

Заговорила не я, а Бина. Глаза Силлы были зажмурены, она медленно раскачивалась в такт какой-то мелодии, слышимой только ей одной.

— Мир? — громко вопросила Бина.

Безымянный сидел, опершись руками о пол. На его лице застыло странное выражение, непонятное для меня. Но он решительно ответил:

— Мир!

Бина высвободила руки и встала.

— Сложим оружие?

Тут Безымянный улыбнулся, и с его лица словно бы спала маска.

— Воистину сложим оружие, госпожа. Я, Золан, клянусь в этом.

Вот как его звали, хотя это имя было необычно для Севера. И он назвал его добровольно, тем самым разрушив свой оберег.

— Я — Сабина из рода Скорпи, — отозвалась наша сестра.

Я тоже была вынуждена выказать доверие.

— А я — Тамара из рода Скорпи.

Силла поднялась и проговорила:

— Я — Друсилла из этого рода.

Вот так, хотя на многие вопросы мы тогда еще не знали ответов, мы почувствовали, что теперь мы — полноправные гостьи в этой странной твердыне посреди Потемок.

ДРУСИЛЛА

— Вот как все случилось.

Я облизнула пересохшие губы, закончив повествование. Нашу историю Бина и Там предоставили поведать мне. Ни они, ни Золан ни разу не прервали меня.

— Какая подлость!

Золан повернул голову и устремил взгляд на сидящие изваяния неизвестных существ.

— Мы должны быть начеку, — проговорила Бина. — Если отец пройдет по нашему следу досюда…

— Видимо, — сказала Там, глядя на Золана, — другого выхода из Потемок нет?

— Нет! — резко ответил Золан.

— Ты долго тут прожил? — спросила я. — Тебя тоже взяли в плен и бросили сюда, в это проклятое место?

— У меня, — медленно и внятно выговорил Золан, — нет других воспоминаний.

Он обвел рукой то, что нас окружало.

— А еще кого-то бросали сюда, как нас?

— Да. Пятерых. Но все они были жестоко избиты и прожили недолго, — откровенно признался Золан.

У него за спиной возникло рыжее пятно. Появился Древолаз, встал на задние лапы, передние поставил Золану на плечи и, запрокинув голову, заглянул в глаза друга. Довольно долго они смотрели друг на друга, не шевелясь, а затем зверь опустился на четыре лапы.