— А ты что молчишь?

Белоян словно очнулся.

— Я? Нет. Не молчу…

Подняв к небу руки, волхв выкрикнул несколько коротких слов…

…Игнациуса словно отбросило с поляны. Мир завертелся, закружился, встал на дыбы. Совсем рядом что-то треснуло и Игнациус ощутил себя снова в комнате. Шар, словно над ним трудились тысячи пауков, в одно мгновение покрылся сетью трещин, в которых тонуло, пропадало изображение поляны и людей на ней. Вызовом его могуществу из темноты долетели последние слова.

— В рубашке родился…

— Да. А все равно — если б не князь…

— Род ему рубашку подарил, а князь наш — так целую волчевку. Так кто ж щедрее?

Игнациус приходил в себя тяжело, словно складывался из частей после глубокого похмелья. Одна часть к другой, другая — к третьей…

Мыслями он был еще там, на поляне, среди запахов травы и коней, но нескладное тело уже неуютно устроилось на лавке. Болела спина, жгло лицо. Перед глазами все искрилось, словно он стоял в шаге от освещенного полуденным солнцем фонтана, но кожа почему-то не ощущала прохлады. Брызги были колючими и кололи кожу. Он откинулся назад, и только когда голова ударилась обо что-то твердое, понял, что сидит, а не стоит.

Прямо перед собой он увидел горку блестящей крошки. Она походила на горсть соли — крупной, шершавой и сверкающей как свежий снег. Маг готов был по-детски лизнуть ее, но в голове тяжело заворочалась мысль, что не может быть тут соли — неоткуда ей тут взяться.

«Тут? — подумал он — А где это тут?»

Лицо продолжало гореть и оттуда на столешницу падали и падали крупинки. Игнациус провел ладонью по лбу. Кровь. Голова от этого движения стала работать яснее. Сразу за кучей непонятно чего стоял знакомый рыбий хвост. Подставка. Маг выругался. Злость сразу вернула его в реальный мир, заставив вспомнить и где он, и что с ним произошло..

Проклятый волхв! Он лишил его Шара!

Маг ткнул пальцем в кучу стеклянной крошки, вытащил оттуда крупинку покрупнее, покатал ее между пальцами. В пальце кольнуло и крошка рассыпалась в мелкую пыль.

Однако, какая сила!

Сам он такого сделать не мог, да и не слышал никогда, чтоб это мог сделать кто-то другой, а вот Белоян…

Да-а-а-а-а-а. Одно это знание стоило всех нынешних неприятностей, а к тому же он сейчас обладал не только им. Не вставая с лавки, он толкнул створку окна.

Ночь. Луна заливала светом город дикарей и небо, скрывая звезды.

— Река, — сказал сам себе Игнациус. — Река и дорога… И не так уж и далеко…

Он взвесил свои силы и честно признался себе. — Найду конечно…

Сняв с шеи мешочек, он растянул завязки и с наслаждением вдохнул резкий запах. Губы сами собой улыбнулись. Ничего, что он сейчас слаб. Сейчас слаб — завтра силен… Ничего. Его сила всегда с ним… Поковырявшись в глубине мешочка двумя пальцами он достал корешок и сунул его за щеку. Горечь принесла силу, и избавление от боли. В голове словно ветер пронесся, выдувая оттуда сумерки и впуская лунную ночь.

Он рассмеялся и рукавом смахнул на пол осколки стекла.

Теперь здесь его ничего не задерживало. Конечно он не узнал главного — где колдун, но половину главного все-таки разузнал. А значит узнает и все остальное. Рано или поздно Митридан появится рядом с мешком со колдовскими вещами. В этом он был уверен.

Покидав вещи в мешок и прихватив ковер, он выбрался на крышу.

Серебристый свет, где-то далеко ласкавший крыши Вечного города проливался на деревянные крыши, истоптанные дождями и иссеченные снегом. Мелкие деревянные плашки под этим светом казались чешуей огромной рыбы, а Луна — огромным рыбьим глазом с безразличием взирающий на суетный мир людей.

— Да, — прошептал маг. — Придется посуетиться…

Когда-то (сколько же лет назад?) в детстве он любил ловить рыб. Толстых, глупых рыб, которые любили толстых глупых червяков. Ни те ни другие не знали, что в мире, где жили они, именно он был главным. Он распоряжался их жизнью и смертью. Теперь предстояла еще одна рыбная ловля, в которой роль червяка и рыбы досталась этому незнакомцу и Митридану. А дальше все должно было пойти так же гладко, как проходило в детстве.

У него уже был план — догнать безвестного путника и вместе с ним дождаться Митридана. Но ожидание это начнется не сейчас, а только тогда, когда он выберется из этого города. Это тоже могло оказаться непростой задачей. Не откладывая возможных неприятностей, он расстелил ковер, уселся на нем, зажав мешок между ног, и произнес заклинание…

…Что происходило совсем рядом. Близко — близко.

Хайкин вздернул голову, отвел взгляд, но Круторог ударил кулаком по столу, возвращая его внимание к себе.

— Как это не сгорел? А черепки?

— Черепки — не черепа… Да и не кости…

Волхв попытался отстраниться от этого мира, увидеть то, что происходит совсем рядом, в мире, где Слово и Сила переплелись между собой, но Крутого в сердцах швырнул в стену кубок и стало вовсе уж не до этого.

— Где же он тогда?

— Змею на груди ты пригрел, князь… Гада. Умного гада…

Хайкин говорил спокойно, стараясь, все же, сквозь княжеское недовольство, мысленно нащупать то, что в это мгновение творилось где-то по соседству. Глаза бы прикрыть, прислушаться, да куда уж тут…

— Ты не жмурься, не жмурься… В кота со мной не играй…

Волхв открыл глаза. Перед лицом висел княжеский кулак, а из него торчало черное перо.

— Гад, говоришь? А что ж ты его не одолел? Что ж ты только перья по карманам и можешь совать?

Увидев перо, Хайкин, словно и не с князем говорил, вдруг отшатнулся в сторону и ладонью по княжескому кулаку саданул. Князь, еще не понявший что случилось, охнул, разжал пальцы и перо, выскользнуло из них, упало на стол. Зашипев что-то по сарацински, волхв проворно взмахнул рукой, словно муху ловил, но не вышло у него. Неожиданно тяжело, словно превратилось в железо, перо шлепнулось на стол и раскололось на несколько частей. Хайкин, уже понимая что сейчас произойдет, дернулся назад, а вот князь, словно бес какой в спину толкал, наоборот — наклонился над ним.

— Белое было, — сказал он озадаченно. — Кто подменил?

Хайкин отвечать не стал — не до того было. Любопытство княжеское могло им обоим дорого стать. Осколки, что разлетелись по столу, в один момент каким-то непостижимым образом рассыпались порошком. Круторог перевел взгляд на волхва. От княжеского гнева уже и следа не осталось. Он смотрел, не понимая что происходит, а вот выпученные глаза волхва лучше всего говорили, что этот-то понимает, что тут творится.

А порошок на столе уже исходил черным, блескучим дымом, словно в сырой костер кто-то вдруг вздумал пригоршнями бросать золото. Князь заворожено смотрел на расточаемое незнамо кем богатство, а волхв вдруг заорал не своим голосом. Не заорал даже, а заблеял: