Этот спектр точек зрения на ситуацию нам можно дополнить выяснением позиций демократов и социалистов, о чем позднее писал комиссар Временного правительства Б.В. Станкевич: «Какого-нибудь участия в заговорщических кружках того времени я не принимал. Лишь в конце января месяца (1917 года. – В.Х.) мне пришлось в очень интимном кружке встретиться с Керенским. Речь шла о возможностях дворцового переворота. К возможностям народного наступления все относились определенно отрицательно, боясь, что, раз вызванное, народное массовое движение может попасть в крайне левые русла и это создаст чрезвычайные трудности в ведении войны. Даже вопрос о переходе к конституционному режиму вызывал серьезные опасения и убеждение, что новой власти нельзя будет обойтись без суровых мер для поддержания порядка и недопущения пораженческой пропаганды. Но это не поколебало общей решимости покончить с безобразиями придворных кругов и низвергнуть Николая. В качестве кандидатов на престол назывались различные имена, но наибольшее единодушие вызывало имя Михаила Александровича, как единственного кандидата, обеспечивающего конституционность правления»{103}.

В то же самое время лидер «Прогрессивного блока» и партии кадетов П.Н. Милюков вместе со своими сторонниками, строили далеко идущие политические планы: «Во всяком случае, мысль о дворцовом перевороте выдвигалась теперь на первый план; с нею приходилось считаться в первую очередь. И в среде членов блока вопрос был поставлен на обсуждение. Всем было ясно, что устраивать этот переворот – не дело Государственной Думы. Но было крайне важно определить роль Государственной Думы, если переворот будет устроен. Блок исходил из предположения, что при перевороте так или иначе Николай II будет устранен от престола. Блок соглашался на передачу власти монарха к законному наследнику Алексею и на регентство до его совершеннолетия – великому князю Михаилу Александровичу. Мягкий характер великого князя и малолетство наследника казались лучшей гарантией перехода к конституционному строю. Разговоры на эти темы, конечно, происходили в эти дни и помимо блока. Не помню, к сожалению, в какой именно день мы были через М.М. Федорова приглашены принять участие в совещании, устроенном в помещении Военно-промышленного комитета. Помню только, что мы пришли туда уже с готовым решением, и, после обмена мнений, наше предложение было принято. Гучков присутствовал при обсуждении, но таинственно молчал, и это молчание принималось за доказательство его участия в предстоящем перевороте. Говорилось в частном порядке, что судьба императора и императрицы остается при этом нерешенной – вплоть до вмешательства «лейб-кампанцев», как это было в XVIII веке; что у Гучкова есть связи с офицерами гвардейских полков, расквартированных в столице, и т. д. Мы ушли, во всяком случае, без полной уверенности, что переворот состоится, но с твердым решением, в случае если он состоится, взять на себя устройство перехода власти к наследнику и к регенту. Будет ли это достигнуто решением всей Думы или от ее имени или как-нибудь иначе, оставалось, конечно, открытым вопросом, так как самое существование Думы и наличность ее сессии в момент переворота не могли быть заранее известны. Мы, как бы то ни было, были уверены после совещания в помещении Военно-промышленного комитета, что наше решение встретит поддержку общественных внедумских кругов»{104}.

Следует отметить, что тревожная атмосфера ожидания господствовала во многих слоях населения столицы. Все это давало питательную почву для распространения разного рода провокационных слухов. Так, например, в дневнике профессора М.П. Чубинского в середине января 1917 г. встречаются подобного рода записи:

«По городу ходят вздорные слухи: одни говорят о покушении на Государя, другие о ранении Государыни Александры Федоровны. Утверждают (и это очень характерно), будто вся почти дворцовая прислуга ненавидит Государя…

Как это ни невероятно, но сегодня из очень осведомленного источника я услышал, что на Государыню Александру Федоровну действительно было покушение; в нее якобы стрелял офицер гвардейского стрелкового батальона, который был задержан и убит на месте»{105}.

События продолжали идти своим чередом, и каждая реальная политическая сила предпринимала все меры, чтобы склонить создавшуюся взрывоопасную ситуацию в свою пользу. Страна все больше и больше втягивалась в критическую обстановку, выход из которой был только в решительных действиях, для чего необходимо было использовать любую возможность.

В Петрограде 16 января 1917 г. открылась Союзная военная конференция, деятельное участие в подготовке и проведении которой принимал генерал В.И. Гурко. Конференция стала также полем соперничества противоборствующих сил в России, каждая из которых стремилась доказать союзникам по Антанте свою дееспособность.

Союзники ждали от России новых усилий и жертв на фронтах мировой войны во имя общей победы. Так, например, французский посол Морис Палеолог относительно планов этой конференции еще 14/27 декабря 1916 г. записал в своем дневнике следующее: «В то время как Франция из всех сил налегает на хомут союза, Россия делает лишь половину или треть усилий, на которые она способна. Это положение тем серьезнее, что заключительная фаза войны, может быть, началась, и в таком случае важно знать, будет ли у России время наверстать все, что она потеряла, раньше, чем решится участь Востока.

Итак, я желаю, чтобы на совещаниях предстоящей конференции делегаты правительства республики постарались заставить императорское правительство принять программу очень точную и очень подробную, которая, в некотором роде, вооружила бы императора против слабости его характера и против предательского влияния его бюрократии… Что касается области стратегической, то нахождение генерала Гурко во главе штаба Верховного главнокомандующего позволяет нам надеяться, что можно будет составить план очень точный и очень обстоятельный…»{106}

В Ставке Верховного главнокомандующего в Могилеве давно велись работы по проработке вопросов, которые были чрезвычайно актуальными для совместного обсуждения Россией на военной конференции с представителями союзного командования Антанты в Петрограде в январе 1917 г. Генерал-квартирмейстер А.С. Лукомский по этой проблеме писал следующее:

«Кроме значительной текущей работы по оперативной части, генерал-квартирмейстерская часть была занята подготовкой к конференции с представителями союзного командования, ожидавшейся в Петрограде в январе 1917 года, и в подготовке крупных операций, намечавшихся весною 1917 года.

Неуспех русских армий в 1915 году естественно нарушил согласованность действий с нашими союзниками.