Однако вернемся к изложению последовательности событий. За день до отъезда Николая II из Царского Села в Ставку во дворец прибыл А.Д. Протопопов. Вначале он встретился с императрицей Александрой Федоровной. Она сказала, что император настаивает на отъезде на месяц в Ставку и что она не сможет заставить его изменить принятое решение. Тут в комнату вошел Николай II, отвел в сторону Протопопова и сообщил, что намерен вернуться из Ставки через три недели. Протопопов возбужденно ответил: «Сейчас такое время, Государь, что вы нужны и здесь, и там… Я боюсь надвигающихся событий»{119}. Император Николай II, пораженный тревогой министра, обещал, что если это будет возможно, он вернется через неделю.

До председателя Государственной Думы М.В. Родзянко дошли сведения, что царь созывал некоторых министров во главе с председателем правительства князем Н.Д. Голицыным. На данном совещании обсуждался вопрос о последствиях возможного решения о даровании «ответственного министерства». Возможно, Николай II желал показать министрам, что над ними тоже занесен «дамоклов меч», чтобы подтолкнуть их на решительные меры. А может быть, он только зондировал их общий настрой и для себя выяснял позиции членов правительства к обострившейся политической ситуации. Совещание показало, что престарелый шестидесятисемилетний князь Н.Д. Голицын был доволен таким возможным поворотом дела, который снял бы с него непосильную ношу. Но вечером 20 февраля его снова вызвали в Царское Село. Николай II сообщил ему, что он уезжает на короткое время в Ставку. Когда князь Голицын напомнил царю, что тот собирался ехать в Думу и говорить о даровании ответственного министерства, то Николай II спокойно ответил, что он изменил свое решение{120}.

Что вызвало такое изменение решения? Можно только догадываться. Известно было, что в Могилев вернулся после продолжительной болезни генерал М.В. Алексеев. Великий князь Михаил Александрович передал в разговоре с «венценосным братом», что в Ставке выражают неудовольствие его длительным отсутствием. Возможно, Николай II еще раз решил взвесить все аргументы и прояснить до конца обстановку, прежде чем принимать такой ответственный шаг.

В самой Ставке тем временем создалась достаточно нервная и неопределенная атмосфера, о чем писал генерал А.С. Лукомский: «Продолжительное отсутствие из Ставки Государя, хотя на фронте было сравнительно спокойно, создавало ненормальное положение вещей и всех нервировало.

Циркулировали упорные слухи, что Государь в Ставку не вернется и состоится назначение нового главнокомандующего. Говорили о возможности назначения великого князя Николая Николаевича…

Сведения, приходившие из Севастополя о состоянии здоровья генерала Алексеева, давали основание предполагать, что он не вернется на должность начальника штаба. Но около середины – конца февраля была получена телеграмма, что генерал Алексеев возвращается»{121}.

Тревогу, изложенную генералом А.С. Лукомским, разделял генерал-майор Д.Н. Дубенский, который являлся редактором журнала «Летопись войны 1914–1917 гг.», состоял в Свите императора в качестве официального историографа военных действий. Он вел ежедневные записи в Ставке о происходивших событиях. Позднее он допрашивался следователями ЧСК Временного правительства, которым показал в ходе дознания следующее:

«Председатель. – Под 11–12 февраля вы делаете такую запись (читает): “17 февраля вступает в должность генерал-адъютант Алексеев, у него остается Гурко. Говорят, что Ставка будет в Царском, т. е. там останется Государь и очень ограниченный при нем состав. Если это осуществится, будет неладно. Влияние Александры Федоровны вырастет, а это не на пользу интересам России”.

Дубенский. – Опять-таки должен сказать, что когда я это писал, то, я помню, я не хотел сказать, что будет явная измена, но вообще такое влияние женское в таком серьезном деле, как в Ставке, где с утра до вечера все должны работать, влияние Александры Федоровны и всей женской компании несомненно имело бы ужасное действие. …

Председатель. – 22 февраля, в среду, вы начинаете свою запись словами (читает): “Отъезд Государя в Ставку. Этот отъезд был неожиданный, многие думали, что Государь не оставит императрицу в эти тревожные дни. Вчера прибывший из Ялты ген. Спиридович говорил, что слухи идут о намерении убить Вырубову и даже Александру Федоровну, что ничего не делается, дабы изменить настроение в царской семье, и эти слова верны”. Почему вы делаете эту запись? Как вы объясняете этот неожиданный отъезд в эти тревожные дни?

Дубенский. – У меня 21-го был Спиридович (жандармский генерал. – В.Х.), который только что приехал из Ялты; он часа полтора сидел и рассказывал то, что я записал. Он признавал, что уезжать из Петрограда невозможно, потому что тут накопляются такие события, которые, по его мнению, должны были бы Государя остановить. … Насколько я припоминаю, кажется, было так: Государь ехал на короткое время, 1 марта он должен был вернуться сюда, и решено было, что он поедет, а 1 марта вернется, и уже тут были разговоры о создании нового ответственного министерства, был целый ряд соображений; но, очевидно, что-то произошло, что мне, вероятно, было неизвестно, почему мы вдруг, внезапно уехали. Какие были соображения, я не могу вам объяснить. Вероятно, Алексеев его вызвал или были какие-нибудь события, о которых я не знаю»{122}.

Император Николай II собирался по прибытии в Ставку осуществить намеченную переброску верных войск в окрестности столицы. Перед тем как покинуть Петроград, он подписал Указы Сената как об отсрочке заседаний, так и о роспуске Думы, не поставив на обоих документах даты, и вручил их на непредвиденный случай князю Н.Д. Голицыну, с твердым обещанием возвратиться из Ставки не позднее чем через восемь дней. Однако в воспоминаниях генерала А.А. Брусилова, который детально описывал ситуацию перед Февральской революцией, имеется странная, на первый взгляд, и настораживающая фраза: «Но в Ставке, куда уже вернулся Алексеев (Гурко принял опять Особую армию), а также в Петербурге было, очевидно, не до фронта. Подготовлялись великие события, опрокинувшие весь уклад русской жизни и уничтожившие и армию, которая была на фронте»{123}.

Очевидно, А.А. Брусилов был в курсе дела и знал, что во время нахождения М.В. Алексеева в Севастополе на лечении к нему приезжали для переговоров представители А.И. Гучкова и «Прогрессивного блока». После длительной беседы генерал Алексеев якобы ответил двум посетившим его делегатам Государственной Думы: «Содействовать перевороту не буду, но и противодействовать не буду»{124}.