их без тетив беззаботно покоились в саадаках, а немногочисленные щиты болтались у седел, ни броней, ни шеломов и вовсе не было видно…

Воинов Ждана поганые встретили и проводили лишь любопытными взглядами и отошли в сторону, освобождая речной лед. Ведь если старший отряда нагнавших их всадников столь громко и яростно требует уступить ему дорогу, значит, имеет на это право! Может, это вообще целый сотник, один из немногих половцев, кого монголы подняли до звания джагуна?! Одним словом, задержать дружинников никто даже не попытался, и три десятка гридей стрелой пролетели вдоль обоза, направляясь к голове татарской колонны…

Еще сильнее сердце Ждана забилось, когда он увидел пленников, в основном баб да отроков. Сильно избитых, в лохмотьях одежд, порой окровавленных, с затравленными, горящими ненавистью или исполненными бесконечного отчаяния глазами… Но самыми страшными броднику показались пустые, равнодушные взгляды некоторых полоняниц. Вроде бы сами они живые, а вот глаза уже словно у мертвых…

Подобное зрелище он видел не впервые, и душа Ждана отозвалась особой, резкой болью. Ведь отрезанные от Руси бродники, брошенные когда-то черниговскими князьями на произвол судьбы, до самого прихода монголов становились жертвами хищнических, разбойных половецких набегов. И сколько раз степнякам удавалось нахватать полона в окрестностях небольших, но хорошо укрепленных городков бродников?! Да не счесть! Но живущие на Дону вольные люди давно научились отвечать ворогу, научились у него же сражаться конными, угнали у половцев легконогих, быстрых жеребцов, разведя собственные табуны, и каждый раз бросались в погоню, надеясь нагнать, отбить полон! Четыре раза Ждан вместе с прочими вольными воинами устремлялся в погоню, и только один раз вызволить своих не удалось…

Тогда половцы схитрили, приготовили засаду, выманили русичей из городка, нахватав полона на пашнях, а преследователей заманили в простреливаемую с двух сторон низину у реки. Стрелами повыбили половину бродников, а на оставшихся навалилось втрое большее число ворогов… Ждан выжил чудом: удар половецкой сабли задел его голову вскользь, не столько ранив, сколько оглушив, а верный конь увел бесчувственного седока в сторону от схватки. Но очнувшись и увидев в ночи огненное зарево на месте родного городка, бродник впервые пожалел – крепко, ой как крепко пожалел! – о том, что конь ему достался столь верный… Ибо поганые, перебив воев в неравной схватке, вернулись к практически беззащитному поселению русичей да захватили его, истребив практически всех его жителей.

Так Ждан потерял всю свою семью – престарелых родителей, братьев, сгинувших в засаде, поруганных погаными и зарезанных сестер да угнанную степняками невесту, о судьбе которой так ничего узнать и не удалось… С тех пор боль потери и ненависть к половцам никогда не покидали его сердце. И сегодня, в тот миг, когда отряд ряженых воев проскакал мимо полона, бродник с благодарностью взмолился Господу, что уберег его, что помог добраться до Руси, что позволил ему свершить правое дело защиты невинных и справедливого возмездия! Возмездия половцам…

Он едва смог удержаться, чтобы сразу не наброситься на охрану пленников, но для общего дела было бы важнее задержать весь татарский отряд. В противном случае гонцы могли бы успеть вовремя достигнуть ордынской стоянки и привести своим помощь… И потому Ждан не остановился и не остановил людей, а вместе с ними проследовал до самой головы колонны, а после еще и вырвался вперед на сотню шагов. И только тут сердце его перестало загнанно колотиться в груди, и бродник, жестом повелев ратникам осадить коней, уже едва ли не спокойным голосом, деловито приказал:

– Разворачиваемся в ряд! Железные рогульки за собой рассыпаем, шагов на двадцать!

Опытные, обученные дружинники с легкостью построились в редкую линию, перегородив Проню на всю ширину. После чего каждый из них невольно представил себя пахарем в период посевной! Ибо едва ли не теми же широкими (правда, чуть более размашистыми) движениями, коими крестьяне обычно сеют зерно в поле, они щедро разбросали за собой железные рогульки с неизменно торчащими вверх заостренными жалами! А затем над рекой, перед толпой изумленных половцев, все еще не уразумевших, что происходит (хотя уже и заподозривших неладное), прозвучала отрывистая команда Ждана:

– Шелома надеть, щиты – на левую руку! Самострелы достать, зарядить!!!

Поганые, видя приготовления дружинников к бою, окончательно осознали, что перед ними отнюдь не соратники-ордынцы, и первые их ряды, набирая ход, уже двинулись к всадникам, преградившим им дорогу! Но к этому моменту русичи успели изготовить к бою заранее взведенные самострелы, и над рекой отрывисто прогремел рев бродника:

– По лошадям… Бе-е-е-е-й!!!

Три десятка арбалетных болтов устремились навстречу половцам под гулкий хлопок тетив, разом ссадив дюжины полторы вылетевших из седел степняков! А на реке образовался затор из павших на лед лошадей и врезавшихся в них, а затем также рухнувших животных, не успевших разминуться с неожиданной преградой… Это дало русичам несколько лишних мгновений, и, быстро приняв решение, Ждан проревел во всю мощь глотки, силясь перекричать истошно ржущих лошадей и вопли половцев:

– Заряжаем!

Как оказалось, взвести самострел конному не сильно сложнее, чем пешцу – только свесься на правую сторону, упри носок в специальное стремя да рывком обеих рук натяни тетиву! И все, уже можно вкладывать болт в направляющий желоб!

– По всадникам… Бе-е-е-е-й!!!

Второй залп замерших на месте русичей пришелся в упор в уже практически доскакавших до дружинников поганых, на этот раз забрав жизни двух дюжин половцев! После чего ратники схватились за сабли и рванули навстречу ворогу, да с короткого разбега сшиблись с татарами… И в эти же самые мгновения их соратники, уже догнавшие хвост татарской колонны, вступили в отчаянную схватку за русский полон!

– Се-е-еве-е-ер!!!

Рот мой раскрывается в беззвучном крике, вторящем брошенному Микулой кличу, а взгляд концентрируется на острие обращенной ко мне сабли. Половец, выскочивший вперед и летящий встречным курсом, заходит с правой стороны, под свою рабочую руку, да с уязвимого, незакрытого щитом бока! Собственный клинок он склонил параллельно земле, намереваясь нанести колющий удар – на скаку такая атака выходит достаточно сильной, чтобы пробить кольчугу и вонзить заточенную сталь в плоть. С необратимыми последствиями для жертвы… А мой юшман, к слову, имеет обширные кольчужные вставки, так что врага приходится воспринять всерьез!

Потея от напряжения и едкого страха, я отвожу острие трофейной сабли к левому плечу, заряжаясь на собственную атаку, при этом не пытаясь свернуть в сторону или как-то иначе уйти от удара поганого… И когда стремительно сокращающееся между нами расстояние позволило дотянуться до вражеского клинка, я скорее интуитивно, чем по расчету, со всей силы рубанул от