— Добрый день, Олег Владимирович, — Давид умеет очаровательно улыбаться, при этом серьезно смотреть своему собеседнику в глаза. Кажется, папа впечатлен. Они пожимают друг другу руки, мой муж обнимает меня за талию.

— Чего стоим на пороге? Проходим в дом. Я так понимаю, вы ненадолго? — ищет в лице Давида какие-то ответы на свои невысказанные вопросы, хмурится, понимая, что не прочитает ничего по лицу своего гостя.

Я горжусь Давидом, что он заискивается перед отцом, как многие мои знакомые парни. Те, сразу, узнав фамилию, начинают петь соловьем и растекаться медом. С последним бойфрендом рассталась после того, как он спросил, сколько папа даст за меня приданого.

Полина встречает нас в столовой. Беременность сделала ее безобразной. Волосы какие-то жиденькие, злорадно заметила, что лицо не только отекло, но и покрылось какими-то пятнами. Еще вместо привычных для меня шпилек, балетки. Да я на ее фоне вообще мисс Вселенная этого года. Встречаемся глазами, приторно сладко улыбаюсь, демонстративно поправляю волосы так, чтобы она заметила теперь в живую мои кольца. Глаза сверкают, пятна на щеках становятся ярче.

— Полина! Чудесно выглядишь! — нагло вру, беру ее за руки, по-светски чмокаю воздух возле щеки. Оборачиваюсь к подходящему Давиду. — Познакомься, мой муж. Все, как ты и пророчила! — обхватываю локоть мужчины, жмусь к нему, прищуривая глаза. Полина вспыхивает, но заставляет себя растянуть губы в улыбке.

— Давид, — ровным голос представляется Давид. Моя ты лапочка, все держит при себе.

— Полина. Жена Олега, — она повторяет мой жест, папа морщится, но терпит ее стискивание. У меня желание развернуться и уйти из этого дома, и по возможности не приходить, но мы дружно все садимся за стол. Единственное что меня радует, Нина накрывает нам стол, ободряюще мне улыбнулась, когда мельком взглянула на Давида.

— Откровенно говоря, до сегодняшнего дня я не имел понятия, что вы, Давид, встречаетесь с моей дочерью.

— Я сам не знал, что она ворвется в мою жизнь и перевернет все в ней кувырком, — эх, как романтично звучит, словно я его персональный ураган. Я улыбаюсь, вспоминая нашу первую встречу.

— Я правильно понял, что вы сегодня расписались?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да, — на стол ложится свидетельство о браке, Полина дергает рукой, и в возникшей тишине слишком громко стучит ложка об чашку.

— Брачный контракт?

— К сожалению, со мной его нет, но он есть. Я куплю квартиру, если вдруг у нас с Аленой не заладится, надеюсь, что это не произойдет, ей будет куда уйти, — Полина бледнеет, я насмешливо смотрю на мачеху. Знаю, что по контракту с папой, при разводе она ни черта ничего не получит, поэтому и сидит рядом, не рыпается, еще и пузо себе отрастила.

— Впечатлен. Слышал, что у тебя есть первая жена, — теперь мачеха на меня смотрит с сожалением, но я приподнимаю бровь, обломись и тут тебе.

— Я в разводе. Алена моя единственная жена, — Давид кладет свою руку на мою, поглаживает пальцы, папа довольно кивает.

— Откровенно говорят, о таком раскладе я даже не мог и мечтать. Алена всегда мне казалась немного самодуркой, считая свои желания выше других.

— Она, конечно, не подарок, но в этом ее прелесть, — сейчас растаю, от слов, от ласкового взгляда карих глаз. В порыве благодарности, чмокаю Давида в колючую щеку, это не показательно, просто я до глубины души тронута его поведением.

— Что по поводу свадьбы? Алена моя единственная дочь, я не собираюсь такое событие скрывать от своих друзей, — папа кажется воодушевился зятем, забыл о своих предрассудках по поводу кто есть, кто. Наверное, ему известно состояние счета Давида, иначе не стал бы сейчас раздаривать сладкие улыбки.

— Конец августа. Нужно время для подготовки свадьбы у меня на родине и в Сочи. Алена, достойна этого праздника, — вновь меня одаривают чуть ли не любящим взглядом, он определенно учился еще в театральном училище или брал курсы, потому что Полина краснеет, папа верит своим глазам. Если бы все было действительно по-настоящему, наверное, мне стоило задуматься о пересмотре своего типажа мужчин, но все игра, поэтому я максимально натурально изображаю любящую дурынду. Постоянно трогаю его пальцы, прикасаюсь к руке, смотрю на его профиль, не отвожу глаза в сторону, когда смотрит на меня. Разговор о подготовке мне не интересен, потому что папа сразу все берет на себя, пообещав свадьбу года, а это значит моего мнения особо спрашивать не будут. Мне доверяют только выбрать платье и образ. Полина то бледнеет, то краснеет, я начинаю переживать за ее состояние, но не настолько, чтобы в слух произнести свое беспокойство.

— Теперь я могу полностью переделать твою комнату под детскую для нашего с Олегом сына, — раздается ядовитый голос за спиной, когда я поднялась в свою комнату, чтобы забрать пару мелочей. Значит сын. Папа очень хотел сына. Не спешу оборачиваться лицом к этой падле, пара секунд для дыхательной гимнастики, чтобы взять себя в руки.

— Твори что хочешь, пока тебе это разрешено, но будь осторожна, бывшей дочкой я никогда не стану, а вот ты бывшей женой можешь стать в любой момент, — получи фашист гранату. Это тебе за все! За то, что разрушила мою семью. Напрямую никто не говорил о причине развода родителей, но я не дура, могу сопоставить факты.

— Смелая стала? Думаешь, такой муж будет терпеть твои выходки? Смотри, как бы тебе сразу же завтра не указали на место! Такие мужчины любят покладистость и послушанье, а ты этих качеств лишена начисто! Жду — не дождусь, когда ты припрешься обратно к отцу, униженная, растоптанная. Не удивлюсь, если родишь ребенка, его у тебя заберут, потому что ты не сможешь никогда молчать. Ты же считаешь, что имеешь право открывать рот, когда тебя не просят! Вот теперь ты узнаешь все! — она безумна в своей ненависти ко мне. Я тоже ее не люблю, но так бросаться словами мне в голову ни разу не приходило.

— Молчишь? Вот и правильно, молчи и дальше, никто не обязан слушать какую-то девку, у которой еще толком молоко на губах не обсохло!

— А ты… — открывается резко дверь. Я замолкаю, потому что на меня предупреждающе смотрят карие глаза.

— Нам пора, Алена, — Полина сжимается, обнимает свой живот, мы обе чувствуем, как от Давида исходит волна молчаливого осуждения и раздражения. Он все слышал. Жаль, что только Полину.