Возвращаюсь домой бегом. В голове возникает безумная картина, что там меня ждет Рассел. Не нужна ему Магда. Ему нужна я! Просто ему не хотелось при всех встречаться со мной возле школы, особенно на глазах у Магды.

Но около дома его тоже нет. Никого нет дома. Анна встречается с какими-то клиентами. Моголя она взяла с собой. Я одна в доме, но на сей раз не нахожу в этом ничего приятного. Бесцельно брожу из угла в угол, не в силах находиться в своей комнате. В доме невероятно тихо — я вскакиваю при каждом скрипе досок в полу и бульканье в трубах.

Варю себе кофе. Грызу одно за другим печенье. Грызу и грызу. Съедаю целый пакет, мне становится почти плохо. Приходит в голову мысль, не пойти ли в туалет и не сунуть ли два пальца в рот, но я злюсь на себя, сжимаю кулаки и потом ударяю ими друг о друга. Наплевать, пусть я стану даже толще, чем была. Не сяду больше на ужасную диету. С этим покончено. Мне все равно — пусть буду кубышкой, а Магда соблазнительной красавицей с округлыми формами.

Конечно, мне не все равно, но не могу же я превратиться в Магду! Если ему нужна она, мне ничего не остается, как смириться с этим. Не могу смириться! Во что он играет? Почему я не поговорила с ним в воскресенье, когда он позвонил? Во всяком случае, может, я бы поняла? А теперь не знаю, что мне делать.

Почему бы мне самой ему не позвонить? Нет уж, пусть сам звонит.

Он мне звонил, а я не захотела с ним разговаривать. Но я могла бы позвонить ему сама. Сейчас он один дома.

Позвони ему, позвони, позвони, позвони!

Стою в холле. Хожу туда-сюда и решаю позвонить Расселу.

Раздаются гудки. Он долго не берет трубку, но как только включается автоответчик, говорит:

— Алло!

Автоответчик продолжает работать, в трубке слышу еще чей-то голос. Два голоса спрашивают:

— Это Элли?

У меня сердце переворачивается.

Она пошла к Расселу.

О боже, я этого не выдержу! Не говоря ни слова, с грохотом кладу трубку. Бегу в свою комнату, кидаюсь на кровать и начинаю рыдать. Нечего себя обманывать. Это не пьяные поцелуи на вечеринке. Они начали встречаться.

Внизу звонит телефон. Рассел, наверное, набрал 14–71 и выяснил, что это была я. О господи, зачем я ему позвонила? Наверное, они надо мной сейчас смеются — так мне и надо! Нет, не может быть! Они ведь не злые! Чувствуют свою вину и волнуются. Вот потому сейчас и не звонят — им меня жалко. Этого я не могу пережить. Представляю, как они стоят рядом у телефона, покачивают головами, сочувствуют старушке Элли и уговаривают друг друга, что не хотят ее обидеть…

Молочу кулаками по подушке. Ненавижу Магду! Ненавижу Рассела! Себя тоже ненавижу!

Мне страшно, грустно и одиноко. Хочу к маме. Если бы она была жива! Я люблю Анну. Она мне как сестра, но не мама. Не моя мама.

Я бы все на свете отдала, лишь бы она была рядом. Сидела бы, крепко меня обняв и нежно покачивая, гладила по голове… нашептывала бы на ухо истории про мышку Мертл…

Перестаю плакать, иду и беру мамину книжку. Там другая мышка Мертл! Мамина мышка… маленькая, хорошенькая и нежная. Она нарисована светлыми пастельными мелками, и ее истории тоже добрые и милые, как сказки для малышей. Моя Мертл выполнена яркими фломастерами — искрящимся фиолетовым, темно-синим, желтовато-зеленым, бирюзовым… С ней происходят не менее яркие приключения, настоящие мелодрамы. Она абсолютно другая, но даже сейчас я не могу честно сказать, что она оригинальна.

Беру чудесное письмо Николы Шарп и снова его читаю. Я его уже столько раз читала, что не понимаю, как до сих пор не стерлись чернила. Достаю блокнот для эскизов и лучшим своим почерком четко вывожу на нем адрес. Вверху страницы рисую картинку — Мертл в робе художника с бантом на шее и большой кистью в лапках.

Пишу Николе Шарп о том, какое сногсшибательное впечатление произвело на меня ее письмо.

Рисую Мертл — от счастья она перепрыгивает через месяц в небе. Рассказываю о том, как много это для меня значит. Изображаю мышку на кровати — она прижимает к груди письмо.

Потом пишу, что чувствую за собой вину. Мертл стоит, повесив голову, сгорбившись, с поникшими ушами и опущенным хвостом. Объясняю, что позаимствовала образ мышки у своей мамы, когда много лет назад она писала для меня сказки и рисовала к ним картинки. Мама не смогла продолжить сочинять мышиные истории, потому что умерла, — мышка перешла ко мне, но я не могу присвоить себе мамину славу.

Заканчиваю письмо словами о том, как сожалею, что отняла у нее драгоценное время и как обожаю ее иллюстрации. Рисую Мертл, погруженную в чтение детских стишков, — она машет лапкой другой мышке, которая в одном из них сбегает вниз по настенным часам. Затем подписываюсь, кладу письмо в конверт и пишу адрес.

Никола Шарп больше не проявит ко мне интереса, теперь она поймет, что я воспользовалась образом мышки, которую придумала мама. Но от честного признания на душе становится легче.

Во время работы над мышкой и текстом письма удалось забыть о своих несчастьях. Может быть, из меня еще не получился настоящий художник, но однажды я им обязательно стану. Уйду с головой в работу, и некогда будет думать о мальчиках. Вероятно, и новых подруг заводить не придется. Стану жить одна, целыми днями рисовать иллюстрации и создавать замечательные книжки.

Сегодня не могу заставить себя пойти в школу. Простуда проходит, но я постоянно сморкаюсь и за завтраком из-за кашля несколько раз поперхнулась хлопьями с молоком.

Папа рассеянно гладит меня по плечу.

— Что-то ты, Элли, выглядишь сегодня подавленной, но я уверен, в школе тебе станет намного легче, как только ты увидишь Магду и Надин. — Вдруг он вспоминает: — Ах, да, как же я мог забыть? Ничего, ты с ними скоро помиришься — ты не умеешь долго сердиться.

Как только папа уходит на работу в училище, Анна, сочувственно глядя на меня, говорит:

— Он, как всегда, сказал бестактность, но это потому, что у него свои проблемы.

Я вздрагиваю, уловив горькие нотки в ее голосе:

— Анна?

Но она качает головой и показывает глазами на Моголя, который без особого интереса играет с ковбоем из пакета с кукурузными хлопьями, заставляя его скакать по диким прериям кухонного стола.

Снова и снова кашляю.

— Проклятый кашель замучил, — зачем-то говорю я.

Анна вздыхает и ждет, что будет дальше.

— Грудь болит, голова горячая… Я в самом деле ужасно себя чувствую.

— Все равно мне кажется, что тебе нужно пойти в школу, — уговаривает Анна.