Его баночки шли на ура.

Когда выяснилось, что поляки любят не только селедку, но и соленые огурцы, помидоры, капусту, а главное, водку – Фиме поперло! Он открыл «рюмочную», а вскоре, восстановив свои связи в Одессе, начал импортировать из СССР селедку и водку, икру и шпроты, гречку и т. д, и т. п…

Бывшая Родина Зальца помогала развивать бизнес, вышвыривая тысячи неугодных в эмиграцию. Оказавшись на далекой канадской чужбине, наши соотечественники боролись с ностальгией в магазине «Золотой ключик», где можно было купить и «оливье», и «селедку под шубой», и «докторскую» колбаску (Фима запустил небольшой колбасный цех), а главное, поболтать с добродушным и обаятельным хозяином, который знал в Торонто всех и вся.

К моменту нашей встречи Фима уже жил в Канаде двадцать пять лет.

Он женился на эмигрантке, конечно же одесситке, которая родила ему мальчика и девочку. Жена и дети помогали ему в сильно разросшемся бизнесе.

У Фимы был большой дом в Торонто и дом на озерах, яхта и пять автомобилей.

У него было все.

Единственное, чего ему не хватало, – это ТОЙ, настоящей, черноморской селедки пряного посола, что продавалась на Привозе…

Красавчику Сане Васильеву завидовали все ребята нашего курса.

Вообще, было непонятно, зачем он пошел в строительный институт – с его внешними данными и морем обаяния он легко мог сниматься в Голливуде.

Высокий, широкоплечий, с внешностью Алена Делона (кстати, из простой семьи рабочих Горьковского автозавода), Саня учился легко и всегда получал стипендию.

Мы, прыщеватые семнадцатилетние юнцы, смотрели на него, отслужившего армию, взрослого самостоятельного мужчину, раскрыв рот и страшно завидуя.

Васильев нравился женщинам. Причем всем. Профессорам и доцентам, лаборанткам и поварихам, лучшим представительницам старших и младших курсов. Пользуясь своим невероятным обаянием, Санек всегда был «в шоколаде»!

На «картошке» у него был роман с куратором нашей группы, и он каждые выходные уезжал домой. Зачеты и экзамены он сдавал свободно, почти не посещая лекции и не утруждая себя практическими занятиями. Он знал, кто из мужчин (преподававших те или иные дисциплины на нашем факультете) с какой женщиной (работающей или обучающейся в нашем институте) «дружит». Он всегда находил ту, которая не могла ему отказать и делала его жизнь легкой и приятной.

Я встретил его в середине девяностых, лет через десять после окончания института. Я выходил из здания Главпочтамта, а он подкатил на серебристом «Мерседесе».

Одетый с иголочки, с флером дорогого парфюма, он снисходительно улыбнулся мне и спросил:

– Как ты, старичок?

– Мебелью занимаюсь, – гордо ответил я. – А ты?

– Девочку на машине катаю, а она меня за это любит! – ответил Санек и ушел легкой пружинистой походкой.

Я смотрел ему вслед, как всегда, открыв рот и завидуя черной-пречерной завистью.

Красивая, сладкая жизнь шикарного мачо была маняще-недоступной.

Правда, когда я рассмотрел сорокалетнюю «девочку» за тонированным стеклом «Мерседеса» моей мечты, меня немного отпустило.

Следующая встреча с Васильевым была ярко-угарной.

Я приехал в Москву в командировку и увидел его в ресторане «Пеппероне» на Петровке.

Шикарный и слегка пьяный Санек сидел за столиком с «девушкой» лет сорока пяти. За месяц до миллениума он был «упакован» по самому высшему разряду. Костюм и рубашка «Китон», ботинки ручной работы (десять тысяч евро за пару), на запястье «Бреге» турбийон… и у меня уже не было сомнений, что припаркованный у входа в ресторан «Бентли» принадлежит именно ему. Под ложечкой засосало, и рот (привычно) открылся сам собой.

Саня что-то громко выговаривал своей «силиконовой» красотке. Я услышал только: «И по херу мне твои заводы!», после чего дама гордо ушла, а Саня стал нервно озираться вокруг и наткнулся взглядом на меня.

Дальше, как и полагается, пьяный мужской базар за жизнь.

Васильев выворачивал наизнанку душу. В ней были бабы, на содержании которых он сладко жил все эти годы, тоска по нормальной, мужской, независимой жизни, злость на «эту тупую курицу» (кстати, я ошибся, даме было не сорок пять, а на десять лет больше) и после второй бутылки «Hennessy private reserve» на себя, альфонса и раздолбая.

Пока он говорил, я смотрел в окно на новенький «Бентли Континенталь» темно-синего цвета и… все равно завидовал этой сладкой и легкой жизни.

Больше я его не видел. Пару раз звонил по номеру, который он мне дал, но абонент был недоступен. Закрутившись в нашей сумасшедшей жизни, я стал забывать про Васильева.

Кто-то говорил мне, что он с очередной «девушкой» уехал во Францию, кто-то видел его в Тибете. В общем, Васильев растворился так же, как и зависть, которую мы когда-то к нему испытывали.

Примерно год тому назад я был в Каннах на ежегодной инвестиционной ярмарке. Ласковое апрельское солнце, набережная Круазет…

В рамках экскурсионной программы было посещение Леринского мужского монастыря (основанного, кстати, в 410 году!), который расположен на островке Сент-Онора.

За двадцать минут катер доставил нас на остров, а еще через полчаса я сидел на скамье в молельном зале монастыря и пытался думать о вечном…

Нас предупредили, что в монастыре живут тридцать монахов, которые дали обет воздержания и молчания, поэтому разговаривать на территории монастыря запрещено.

Когда, просветленный, я вышел на улицу, то нос к носу столкнулся с… Саней Васильевым.

Он был в монашеской одежде, с бородой и глазами, которые смотрели прямо в душу…

– Саня, ты как здесь? – забыл я о предупреждении.

Васильев строго, так что мороз пробежал по коже, глянул на меня из-под насупленных бровей, потом взгляд его смягчился, он жестом показал, что хочет написать. Я достал ручку и за неимением бумаги гордо дал ему свою визитную карточку, на которой значилось «Заместитель Главы города». Саня взглянул на нее, усмехнулся, на минуту став прежним Васильевым, и быстро что-то написал на оборотной стороне визитки, после чего сунул ее мне в нагрудный карман.

Когда катер вез нас назад, в Канны, я, сгорая от любопытства, достал визитку.

С открытым ртом я смотрел на красивый мужской почерк, которым было написано: «Dolce Vita!»

Мой однокурсник Женя Трукин был похож на Григория Мелехова из кинофильма «Тихий Дон». Точнее, на Петра Глебова, который играл эту роль. Нос у него был такой же орлиный, а сам он – жилистый и черноволосый. Учились мы в одной группе.