– Ну, знаешь ли! – взвился Иван. – Это же про апостолов сказано! Про величайших святых! А тут какой-то Аркадий, извиняюсь, Львович. А у него церковное благословение имеется, а? Помнишь, в послании к Тимофею сказано: «Если же кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться».

– Вот ты опять, ничего не зная, придумал, как тебе удобнее. Откуда ты знаешь? Может, у него и есть благословение. Может, его батюшка как раз и благословил!

– Может, может, – передразнил Иван. – Известно о нём было бы тогда. Да если и благословил… Батюшки – они ведь тоже разные бывают. Иные пастыри похуже волков. Иным пастырям самим полечиться бы неплохо. Один отдельно взятый батюшка – это ещё не вся церковная полнота.

– А тебе как надо? – вскинулся Игорь. – Чтобы непременно епископ благословил? Или сразу Святейший? Или чего уж мелочиться, Вселенский Собор?

– Вот так люди и попадают в сети бесовские! – покачал головой Иван. – Как только возомнят о себе, да о своём батюшке, который без епископа – никто… Сразу их одолевают страсти… Вот посмотри на себя. Ведь весь кипишь, как чайник! Сейчас к потолку взлетишь от злости. А всё потому, что правда глаза ест. В прелести ты, брат! Покайся!

– Ну, можно подумать, ты у нас правило кротости, – прищурился Игорь. – Только обзываться и можешь. Всё у тебя по полочкам разложено, всё православие между страниц Типикона закладочками. Туда нельзя, сюда не лезь, снег башка попадёт… Там ересь, здесь раскол, за полтора шага – соблазн. Ну прямо концлагерь какой-то. Ни любви, ни свободы. Забыл, небось, что «Дух дышит где хочет»? Где Он хочет, а не где ты. Короче, Димка, я тебе так скажу. Договорись с этим мужиком, пообщайся с ним. Если там и вправду мутное что-то, ты почувствуешь. Господь тебе разумение даст, только молись. Но я думаю, это реальный шанс. Реальный путь…

– В преисподнюю, – закончил за него Иван. – Димка, да не слушай ты его, у Игрека сам знаешь какие экуменические тараканы в голове. Ни в коем случае с этим Аркадием не связывайся, беги от соблазна. Господь Сам знает, как для твоего Сашки лучше. Если есть Его воля на исцеление, он и через традиционную медицину воздействует. А уж если нет… Игрек одно только верно сказал – молись. Побольше молись, поискреннее…

Дмитрий вздохнул. Он не вмешивался в полемику. Зачем? Он же не спорить собирался – а лишь надеялся, что через кого-то из них получит ответ. Оттуда… Но увы… Очередная перепалка. Оба в чём-то правы. Оба уверены, что правы на все сто. Обоим легко рассуждать, легко махаться священными цитатами. К ним ведь не приходили Иные, они не сражались в Сумраке, их не искушали совершенно бесплатным и почти безгрешным исцелением. Старец Сергий – тот не раз повторил: «Не знаю…», «Сие мне неведомо», «Быть может»… А ребятам всё ведомо. Зря он затеял этот разговор. Только ввёл обоих в соблазн. «Господи! – взмолился он. – Прости мне ещё и это».

– Ладно, хватит! – сказал он. – Спасибо вам. Буду думать. А сейчас давайте, что ли, чай пить. Который уже остыл.

Лариса Викторовна смотрела на них виновато. Блики от люминесцентных ламп отражались в толстых стёклах её очков.

– Вы всё-таки надежды не теряйте, – каким-то пластмассовым голосом повторяла она. – Может быть, это случайное отклонение. Такое бывает иногда… а потом активность коры восстанавливается.

Всё было ясно. Сашка уходил. Медленно соскальзывал с плоскости жизни куда-то вниз, в иные, затаившиеся пространства. Энцефалограмма с каждым часом ухудшалась, зелёная синусоида делалась всё более пологой, грозя превратиться в прямую. В кратчайшее расстояние между двумя точками – «здесь» и «там».

Кое-как промаявшись ночь, с семи утра Дмитрий уже был в больнице. Удивительно, но никто и не думал их с Аней прогонять – лишь выдали застиранные казённые халаты и разношенные войлочные тапочки. Как будто стерильность хоть чем-то могла помочь!

Аня, разумеется, тоже всю ночь не спала. Стояла на коленях перед маленьким, переносным складнем, молилась. Дежурная сестра предложила ей снотворного – но та ни в какую. Дмитрий прекрасно её понимал. Тратить на сон, быть может, последние минуты Сашкиной жизни – потом себе этого никогда не простишь. Его тоже подмывало приехать сюда поздним вечером, едва лишь выпроводив гостей. Он уже было позвонил Ане (мобильник теперь был у неё) – мол, жди, выезжаю. Но оказалось, обоим вместе ночью нельзя. Не положено по каким-то правилам больничного распорядка. Ей и так из милости разрешили остаться в палате. А его не пустит охранник на входе. Наверное, сообразил потом Дмитрий, вопрос решился бы парой сотенных бумажек, только не умел он так… и учиться было уже бесполезно.

Сашка лежал неподвижно, до груди накрытый простынёй. Шланги, трубки и провода тянулись к нему точно щупальца инопланетного монстра, и казалось, высасывали жизнь. Хотя всё было с точностью до наоборот.

А рядом, на тумбочке, одиноко сидел плюшевый медвежонок по имени Генерал Топтыгин. С ободранным ухом, с треснувшим пластмассовым глазом. Аня зачем-то захватила его с собой – наверное, на тот случай, если Сашка всё-таки придёт в сознание. На тот невозможный, невероятный случай…

В тысячный, в миллионный раз шептал Дмитрий молитву об исцелении. Слова катались во рту гладкими морскими камушками – такие, если верить классике, совал себе за щёки Демосфен, тренируясь в ораторском искусстве. Ему-то это помогло…

– Дима, – повернулась вдруг к нему Аня. И сказала совершенно ровным, как по линейке вычерченным голосом: – Наверное, надо привезти священника. Причастить… если это ещё возможно. И прочитать последование на исход души. Ты съездишь?

Как будто острая спица вонзилась ему в лёгкие. Эти её слова… они ставили точку. До них ещё теплилась хоть какая-то надежда, чадил, дрожал огонёк догорающей лампады. Сейчас лампада погасла, её задули, как это и полагается после службы.

– Погоди, – не сказал даже, а просипел он. – Ещё чуть-чуть. Молись, Анюта. Молись за Сашеньку… и за меня молись.

Холодно стало внутри. Но не сделать этого он просто не мог. Уж ребёнок-то ни в чём не виноват. И к ребёнку этот грех не прилипнет. Не должен… Тут же, топорща чёрные усики-буквы, вылетела строчка про оскомину и виноград – но Дмитрий не глядя отмахнулся от неё, как от надоедливой мухи. Что ж, придётся замаливать всю жизнь… если верить Антону, долгую, несоразмерно долгую жизнь. Времени хватит. Но сейчас надо было спешить. Сейчас времени совсем не оставалось, как и тогда, с Людой.

«Господи, – мысленно сказал Дмитрий. – Ну ты же Сам всё видишь. Я верю Тебе и люблю Тебя. Но Сашку я тоже люблю. И я сделаю это. А потом суди меня как знаешь».

Он судорожно вздохнул – и потянул на себя тень. Та словно этого и ждала – сейчас же метнулась к нему с чисто вымытого пола, обняла, слилась воедино.

И накатила знакомая уже серость. Померкли краски, задохнулись звуки, потянуло сырым холодком. Соляным столбом застыла Аня, замерла за её спиной добродушная санитарка Семёновна. Сумрак вступил в свои права.