Выведя дружину к Городцу еще засветло, воевода нападать сразу не спешил. Агарян сосчитали, и их действительно оказалось свыше полутысячи, так что численное преимущество за ними. Если бы они лезли на приступ, тогда конечно дружина поспешила бы ударить им в спину. Но степняки не смогли взять крепость изгоном и пока только сооружали переметы, готовясь к напуску. До утра штурм не начнут, так что можно спокойно все обмыслить. Оценив обстановку и посовещавшись со старшими дружинниками, воевода порешил напасть ночью, когда все, кроме стражников, уснут. По-хорошему, бой лучше начать перед рассветом, когда сон самый крепкий, а светлеющее небо помогает отлавливать убегающих вражин. Однако татары искусны в воинской науке и наверняка в этот час удвоят стражу. Да и отдохнут басурмане к утру, ночи-то пока еще длинные.

Татары еще до темноты окружили город кольцом, не оставляя осажденным ни одной лазейки. Почти половина войска вольготно расположилась в селище на мысу, благо, что дружинники Ростислава не успели спалить пригород. Остальные сотни Очирбат расставил за реками. Разбившись по десяткам, монголы наспех поснедали полусырым недоваренным мясом и уснули, выставив дозорных. Спали и защитники города, отразившие сегодня короткий, но жестокий штурм.

Дождавшись полуночи, лазутчики тихонько подкрались к часовым, стоявшим за Окой и Жиздрой. Совиной уханье, далеко разнесшееся на реками, послужило сигналом, и сразу несколько монгольских сторожей упали, заколотые длинными ножами. Там, где лес далеко отступал от реки и вокруг караулов оставалось открытое пространство, дозорных старались снять стрелами. Конечно, не всегда операция проходила бесшумно, но подскочившие дружинники быстро расправлялись с сонными агрессорами.

Сложнее всего пришлось в слободе, где расположились сразу две сотни Очирбата. Туда и добираться приходилось по открытому месту, и концентрация войск противника наибольшая. Поэтому к пригороду дружинники продвинулись стремительным броском, стараясь отрезать татар от конских табунов. Как порыв бури сметает сухие листья, так и рассыпанный строй русичей смел моавитянских дозорных. Пока заспанные степняки не успели выскочить из домов, гридни споро принялись за дело. Одни, подхватив головни из костров, закидали ими переметы и пороки, предварительно разбив о них горшочки с конопляным маслом. Другие поспешили разстреножить и отогнать татарских коней, или же просто переколоть степных лошадей копьями. Некоторые удальцы успели подпереть бревнами двери домов, прежде чем оттуда выскочили разъяренные агаряне. Теперь из запертых изб им приходилось вылезать по одному через узкие оконца. Но, конечно, большинство татар все же успели выбежать из амбаров и домов, служивших им ночлегом, прихватив с собой сабли или копья.

Несколько десятков степняков организованно сумели добраться до лошадей и, вскочив на коней, почувствовали себя увереннее. Мгновенно сбившись в некое подобие строя, комонные устремились прочь от города. Преодолеть ночью крутой обрыв, да еще верхом, дело непростое, поэтому путь у них был лишь один — вдоль мыса на юг, к ближайшему лесу. Как раз там их и поджидал воевода, у которого в резерве на подобный случай осталось полсотни гридней, нетерпеливо ерзавших в седлах и ждавших лишь знака, чтобы броситься на нехристей. Верхоконным лучше встречать вражеских всадников на скаку и, как только темная масса татар начала приближаться, воевода вынул меч и указал им вперед, подавая команду к бою. Прекрасно выезженный скакун, заметив, что хозяин достал оружие, сразу же рванул с места и, ускоряя ход, помчал своего всадника встреч супостатам.

Покрутив клинок над головой, разминая мышцы руки, Василий направил меч вперед и напряг зрение, высматривая подходящего супротивника. Наспех оборуженные монголы не успели воздеть доспехи, но их командир, похоже, и ночью не снимал брони. Пламя от горевших пороков отблескивало на его плечах и шлеме, выделяя среди прочих татар. Этого бохатура Проня и выбрал себе в качестве достойного противника. Тот тоже сумел угадать среди русичей равного себе, и два витязя сошлись в поединке.

Вид всадника, закрытого от лица до сапог блестящим железом, всегда страшен. Но Василий знал, что эта стальная колонна, восседающая на железной лошади и кажущаяся непробиваемой, внутри такая же мягкая и уязвимая, как и обычные люди. Да и сам он со стороны выглядит не менее грозно. Эти мысли лишь на миг промелькнули и исчезли, не отвлекая боярина от битвы.

Татарский нойон нацелил свою пику в щит воеводы но, обманув, в последний миг приподнял оружие и направил урусуту в голову. Однако хитрость не удалась. Отведя мечом вражье копье вверх, воевода тут же рубанул наискосок. Правда, лезвие соскользнуло со стальных пластин, даже не поцарапав противника. Зато монгол, уже было разминувшийся с вопречником, напоследок успел зацепить русского крюком, насаженным на задний конец древка. Но степняк немного переоценил свои силы и с коней слетели оба всадника. Мягкий снежок и толстый поддоспешник уберегли витязей от травм, да и не впервой им было падать, так что, быстро вскочив на ноги, поединщики снова сошлись в схватке. Копье монгол сломал, но сохранил саблю. Василий, даже падая, так и не выпустил меча, зато лишился щита, искать который было недосуг.

Мотнув головой по сторонам, воевода заметил, что кому-то из агарян все же удалось умчаться к лесу. Их не преследовали, потому что и оставшихся вражин хватало с лихвой. Те татары, что благоразумно придержали коней, не торопясь бездоспешными лезть на рожон, сейчас отхлынули назад и остановились, смотря на своего предводителя. Тот, сохраняя лицо, на помощь не звал и вокруг поединщиков воцарилось негласное перемирие, нарушаемое лишь несколькими особо увлекшимися воинами, не замечавшими ничего вокруг.

Судя по выкрикам моавитян, бохатур в блестящем доспехе, украшенном золотом, и был татарским тысяцким Очирбатом. Понимая, что от поединка зависит многое и не рискуя повернуться спиной, чтобы поискать щит, Василий раздумывал, как уравнять шансы. Опытный нойон тоже нападать не торопился, предпочитая дождаться оплошности противника. Сверкали ли глаза татарина гневом, или напряженно прищуривались, в темноте было не разглядеть. Костры пылали далеко за спиной Очирбата и его лицо пряталось в тени.

Ратоборцы стояли друг напротив друга, обдумывая тактику предстоящего боя и, казалось, никуда не торопились. Неожиданно Проня вдруг качнулся к супротивнику и, выбросив вперед руку, ударил мечом в правый край вражеского щита. Тот на мгновение повернулся, открыв свою изнанку, обшитую толстой кожей, и тут же Василий мощным пинком отправил красиво расписанный щит в полет. От молодецкого удара прочные заклепки вылетели и у монгола в ладони остался лишь бесполезный ремешок. В бешенстве, издав какой-то утробный рык, агарянин отпрянул, раздраженный собственной нерасторопностью. Он, конечно, успел полоснуть урусута саблей, но тот ловко отвел наручем смертоносное лезвие и теперь Очирбат понял, что проигрывает схватку. Как в последней сыгранной им партии в согдийской игре, когда он потерял барса и лишь детеныш закрывал нойона от вражеской повозки[20].