– Вы действующий офицер.

– Это не имеет значения.

– Нет, имеет. Вы несёте службу в очень сложное время, когда страна предала тех, кто принял присягу.

– Страна никого не предавала. Времена меняются, служба нет.

– Для меня Вы – пример. Я лично знаю многих, кто оставил армию.

– Каждый делает свой выбор. В моём нет никакой доблести.

– Возьмите, пожалуйста.

– Здесь лишнее.

– Позвольте так выразить мою признательность.

– Спасибо, но я возьму ровно столько, сколько вы должны за мою работу.

Мы вышли в темноту, раздражал моросящий дождь. Несколько дней назад отец с матерью горячо обсуждали нехватку денег. Мама почти всегда соглашалась с ним, но в этот раз она настойчиво говорила про расходы и какой-то долг, который им не возвращали. Отец считал, что многие темы не моего ума дело, и деньги – одна из них. Но я рискнул.

– Папа, почему ты отказался?

– От чего?

– От денег.

– Не будем об этом.

– Но почему?

– Вырастешь, поймёшь.

– Но нам нужны деньги.

– Откуда ты знаешь? Ты их зарабатываешь? Ты знаешь, сколько у нас денег и сколько нужно?

– Мне кажется, что вам с мамой не хватает.

– Когда кажется, тогда крестятся.

– Но, папа.

– Значит, так, объясняю один раз. Если ты договорился, что твоя работа стоит сколько-то, сделай её так, чтобы тебе захотели заплатить больше, но возьми ровно столько, сколько обещали. Это ясно?

– Да, но ведь этот дядька тебе из уважения хотел дать больше…

– Из уважения?

– Да, он гордится тем, что ты офицер в такое нелёгкое время…

– Нелёгкое время. Любое время нелёгкое. Но не надо опускать лапки и тем более развешивать уши. Ты слышал его голос, видел его отполированные ботинки, выбритые до блеска щёки, причёску с окантовкой? Нет, это не его знакомые ушли из армии. Он сам ушёл из армии, кишка оказалась тонка. А перед самим собой хочет загладить неудобство – такие же офицеры вынуждены бегать по квартирам и делать ремонты променявшим погоны на спокойствие. Почему я должен брать деньги, чтобы утихомирить чью-то совесть?

– Я думал, он хочет тебе сделать приятное.

– В первую очередь люди пытаются сделать приятное себе, даже когда стараются для других. Врубаешься? Поймёшь потом.

* * *

– Слушай, а ты не торопишься с ребёнком?

– В смысле?

– Рановато.

– А что ты предлагаешь? Уговорить его, чтобы он не вылезал и посидел в животе ещё пару лет?

– Есть средства понадёжнее.

– Поздно.

– Какой месяц?

– Шестой.

– Та-ак. Почему ты молчал?

– Всё не так просто.

– Что значит «не так просто»? Что у тебя в башке творится?

– Давай обойдёмся без крика.

– Почему ты раньше не пришёл?

– Что это могло изменить? Ты бы дал адрес, где можно аборт сделать?

– Например… Если ты не готов сказать родителям, что станешь отцом, как ты можешь считать себя готовым к отцовству? Поэтому повторяю: ты не торопишься стать папашей?

– Это не вопрос спешки или готовности. Я буду отцом через несколько месяцев, а ты дедом.

– У меня с логикой и устным счётом всё хорошо, иди мать порадуй.

– Она знает главное, а дата – это вторично.

– Вторично? У нас нет денег, чтобы тебе свадьбу устраивать.

– Мне это и не надо. Я пришёл не деньги клянчить.

– А для чего?

– Чтобы рассказать тебе, что у тебя появится внук.

– Рассказал, что дальше?

– Если ты так реагируешь, значит, ничего.

– А какую реакцию ты ждал? Я тебе всё время говорил, будь с этим поаккуратнее, не надо бегать с членом наперевес где попало. Да ты сам ещё зелёный!

– Спасибо за поддержку.

– Ты взваливаешь бремя на всех нас. На что ты готов пойти ради своего сына? Поможешь ли ты ему избежать ответственности, когда он в дерьмо вляпается? Ты задумывался над этим?

– Когда ты узнал, что мать беременна мной, также потел и паниковал?

– Не о чем разговаривать.

– Значит, я прав?

– Я же сказал, не о чем разговаривать!

* * *

– И захвати побольше апельсинов, он их любит.

– Папа любит апельсины?

– Конечно. Почему тебя это так удивляет?

Невероятно! Я даже видел один раз в жизни, как этот несгибаемый офицер плачет, но никогда в моём присутствии он не съел ни одного апельсина. В детстве я часто его угощал. Он старательно отрывал одну дольку, чтобы не повредить тонкую кожицу соседней, и очень меня благодарил. Но чтобы взять со стола, очистить и съесть половину, я уже не говорю про целый апельсин… Такого точно не было.

Конечно, я купил побольше. Крупные, ярко-оранжевые, красивые. Вход к нему свободный, процедур не назначено, но я на всякий случай позвонил, когда подходил к больнице. Как всегда, бодрый голос. Конечно, всё нормально. По-другому и быть не может.

Сосед по палате куда-то испарился. Мы общались непринуждённо, с беззлобным матерком, оставаясь неуязвимыми для тоски белых стен. Он обрадовался апельсинам, но потребовал, чтобы я тоже съел один, тщательно выбрав для меня самый большой. Я подождал какое-то время. Вклинился в образовавшуюся в разговоре паузу, опасаясь, что он успеет начать новую мысль.

– Отец, слушай.

– Так.

– А ты любишь апельсины?

– Странный ты. Кто же их не любит?

– Все любят.

– И что?

– Я пытался вспомнить, ты же ни разу их не ел при мне.

– Преувеличиваешь.

– Нет-нет. Совершенно точно. Я никогда не видел, чтобы ты ел апельсины.

– И что?

– Мы ведь не жили бедно.

– Жили не бедно, но и в масле не катались. А ты их обожал.

– Да, конечно, но почему ты никогда их не ел, ведь мы могли себе это позволить.

Впервые за наш разговор отец отвёл глаза. С лица ушла безмятежность, я видел снисходительность к несмышленому молодняку. Он не торопился с ответом. Явно подбирал точную, ёмкую фразу, не желая пускаться в пространные пояснения. Пауза затянулась. И если бы не его ясное сознание, я бы подумал, что он забыл, о чём мы говорили. Он еле слышно вздохнул.

– Ты же сам вырастил сына. Всё знаешь не хуже меня.

В этом весь отец, он не заботился о собеседнике, только о чёткости выражения мысли. Но я всё прекрасно понял. Мы быстро сменили тему, обсудили мою семью, спорт, политику. Про свое состояние он говорил поверхностно и без опасений. Как и положено офицеру, пусть и постаревшему. Как и принято у его, сдающего позиции, поколения.

Прошлись по отделению. Вокруг дряхлые старики в изношенной одежде. Кажется, ровесники отца, но его молодцеватость и выправка оказывают посильное сопротивление старости. Дело шло к прощанию. Наконец он сказал самое важное для меня. Хоть и в свойственной ему манере, но я чуть