но только потому, что заняли все пространство, без промежутков – мадемуазель Лили не очень слегка покраснела. Впрочем, она довольно быстро взяла себя в руки и посмотрела на меня с любопытством и даже, как мне показалось, с некоторым уважением.

– Спасибо не надо, – ровно и нарочито вежливо проговорила она, – впрочем, если Вы, Евгений, сейчас заняты, – бросила она на Тонечку короткий взгляд, – зайдите ко мне в кабинет после окончания… вашего обеда! Поговорим и о делах тоже.

– Да всенепременно же, черт побери! – воскликнул я, понимая, что раунд я выиграл.

Когда мадемуазель Лили уходила, я сосредоточил свое внимание на двери и отметил для себя, как непривычно малы, все-таки, промежутки между дверными косяками и границами ее фигуры.

Тонечка, очнувшись от потрясения, зло процедила сквозь зубы:

– Говна тебе на палочке, а не моего варенья, тварь обособленная! У-у-у, сталагмитище какое изуродованное!

С минуту мы молчали.

– К себе пойду, – с обидой сказала она.

– Тонечка, радость моя, – попробовал я ее успокоить, – да не стала бы она с нами чаевничать, это же очевидно. Но ведь надо было от нее как-то отделаться!

– Пойду я, – повторила Тонечка.

«Как же она изящна!» – искренне восхитился я, когда Тонечка Воробьева проходила в дверь – две картинки стояли перед глазами. На обоих дверной проем; на одной Тонечка Воробьева.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

С приездом Тонечки Воробьевой погода сделалась великолепной. Наверное, она увозила в Израиль лето с собой и с собой же привезла его обратно. Я продолжил совершать вечерние прогулки по территории завода в сопровождении пустобреха Мишки.

С приходом мадемуазель Лили рабочий день основных сотрудников поскучнел и упростился. Надзирательница, как окрестили кадровичку, поставила себя так, что ее побаивался сам Исаев. Мадемуазель Лили так и осталась в первоначальном своем кабинете в конце коридора, хотя несколько раз поднимала вопрос о своем переселении в более просторное помещение. Исаев, под различными предлогами, все время переносил этот вопрос «на потом», тянул время. Всех устраивало то, что злобная надзирательница, хотя бы территориально, была отделена на несколько метров.

В один из обычных рабочих дней Михалыч рассказывал Лешке анекдот и… как раз в конце коридора у окна. Видно слишком смешной был тот анекдот! На непозволительно громкий смех среагировала дверь коморки мадемуазель Лили. В своей обычной манере, Лили отчитала обоих, безапелляционно заявив, что в отличие от бездельников, коих тут пруд пруди, она работает и ей совершенно необходима банальная тишина.

С тех пор на втором этаже сделалось тихо. Все понимали, что мадемуазель Лили поломала такой теплый, такой спокойный и уютный мирок второго этажа. Он стал похож на школьный коридор во время урока, только вот урок этот длился весь рабочий день, теперь всего лишь с одной переменой. Люди стали реже ходить друг к другу, собираться за чайной церемонией.

Меня это касалось мало, тем более, этот для всех минус, обернулся для меня плюсом. Тонечка стала чаще бывать в мониторке.

Но и наши с ней отношения (правда, только в дневное время), тоже приобрели некоторые ограничения. Помня о внезапно вошедшей в мониторку мадемуазель Лили, мы с Тонечкой осторожничали.

– Надо же, – возмущалась Тонечка, – всем отравила жизнь!

– Знаешь, радость моя, – рассуждал я, – может быть это только поначалу так? Ну не может же она все время сидеть в своей конуре! Одна, в тесноте.

– Как ты думаешь, – спросила Тонечка, – она догадывается, что все ее ненавидят?

– Я думаю, не только догадывается, знает наверняка. Я не считаю ее дурой беспросветной. Неглупа – это точно.

Через пару секунд я спросил:

– Тонечка, а чего она из медицины ушла? Кто-нибудь знает?

– Я с Исаевым еще не говорила про это. Он сам, наверное, не знает.

– Ладно, – закончил я с мадемуазель Лили, – я у Лешки поспрашиваю.

– Понимаешь, – засомневалась Тонечка, – Лешка прямой слишком, а такие дела просто так не спрашиваются.

– Это ты права, – похвалил я ее, – хотя он может быть достаточно дипломатичным, если сам очень заинтересован.

– Ты знаешь, – задумчиво произнесла Тонечка, – может быть, я ошибаюсь, но вроде бы Дима ваш…

– Дима не наш! – быстро поправил я. – Он никому не «наш».

– Ну, ладно, – так вот, похоже, он захаживает к Лили этой чаще других!

– Неужели? – воскликнул я, почувствовав, что в этом может быть интерес, а может и не быть.

– Вот именно! И сидит там у нее подолгу.

– Ну что же, – «жевал» я эту информацию, – Similia similibus curantur

– Подобное притягивается подобным, – согласилась Тонечка Воробьева.

– Ты моя прелесть! – искренне восхитился я Тонечкиной эрудицией. – Интересно, что из такого… союза может родиться?

– …Ледяные бледные поганки, – засмеялась Тонечка.

– Какая же ты у меня все-таки вульгарная! – с удовольствием констатировал я.

– Есть, у кого учиться! – парировала Тонечка. – Дверь заперта?

Я почувствовал, что у Тонечки изменился голос.

– А что такое? – изобразил наивность я.

– Целоваться хочу!

– Так! – сменил я наивный тон на серьезный. – Закрыта, конечно.

Я целовал мою прелестницу и возбуждался все больше и больше. Тонечка тихонечко стонала, не могла сдерживать эмоции. Рукой я медленно продвигался в нужном направлении… но вдруг Тонечка резко отстранилась.

– Нельзя, – хрипло выдохнула она. – Нельзя сегодня.

– Почему это? – глупо возмутился я.

– Ну… Не сегодня.

– А зачем тогда твое «дверь закрыта» и…прочее? – не понимал я.

– А потому что, – толково объяснила она.

– А-а, – протянул я, остывая, – так бы сразу и сказала!

– Не обижайся, Женечка, – надула губки Тонечка, – ну пожалуйста!

– Ну что ты, радость моя, – успокаивался я, – я не могу на тебя обижаться.

– Почему? – кокетливо спросила Тонечка.

– Потому что ты – мала́х! – попытался я удивить Тонечку своей эрудицией, не совсем правильно подобрав слово.

– Какой я ангел? – поняла, но не удивилась она.

– Белокрылый, конечно!

– Да перестань ты.

Тонечка пошла наверх. А я задумался над информацией о Лили и о Фантомасе.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Так получилось, что я пропустил одно из своих дежурств – надо было к родственникам съездить, надо было помочь решить некоторые их проблемы. К родственникам я съездил, проблемы решил и от работы немного отвлекся.

Постнов прибыл только к обеду. Рабочие в цеху с утра спрашивали про него, никто не знал где он и когда будет.

– Михалыч, чего ты такой взвинченный? – поздоровавшись, спросил я его.

– А-а… – неопределенно махнул он рукой. – Бьешься, тут бьешься, что нужно, не согласовывают, что ненужно – пожалуйста!

Я понял, Михалыча лучше не трогать – кипит!

Я пожал плечами, повернулся, пошел в мониторку.

– Погоди, – остановил меня Михалыч, – ты послушай, мне поговорить с тобой надо.

Михалыч странно смотрел на меня. Обычно я таким его не видел. Первая мысль, которая образовалась у меня в