Юный инспектор, залившись краской, отводил глаза от постели. Потолок дрожал — на других этажах продолжалась охота.

— Не хочешь говорить? Или не понимаешь по-французски? — спросил Мегрэ у женщины.

Она по-прежнему смотрела на него, и угадать, что у нее на уме, было невозможно. Лицо ее выражало одно чувство — беспредельную ненависть. Она была молода, безусловно моложе двадцати пяти, и ее длинные шелковистые черные волосы обрамляли круглое свежее лицо. На лестнице послышались прерывистые шаги. В дверном проеме нерешительно остановился хозяин.

— Кто она?

— Зовут Марией…

— А дальше как?

— По-моему, другого имени у нее нет.

Внезапно Мегрэ охватил гнев, за который ему тут же стало стыдно. Он вытащил из-под кровати мужской ботинок, швырнул его под ноги содержателю заведения и заорал:

— А это? Это тоже никак не называется? А это?.. А это?..

Он выволок из стенного шкафа пиджак, грязную рубашку, другой ботинок, кепку. Выскочил в соседнюю комнату, указал на два чемодана в углу:

— А это?

Потом на кусок сыра в пергаментной бумаге, четыре стакана, рюмки и остатки колбасы.

— Выходит, все, кто жил у тебя, зарегистрированы в твоей книге? А? Отвечай! И прежде всего — сколько их было?

— Не знаю.

— Эта женщина говорит по-французски?

— Не знаю… Нет. Понимает отдельные слова.

— Давно она здесь?

— Не знаю.

На шее у хозяина безобразно вздулся синеватый фурункул, вид был нездоровый, волосы редкие. Подтяжки пристегнуть он не успел, брюки сползали с бедер, и он поддерживал их руками.

— Когда это началось? — указал Мегрэ на кровать.

— Меня не предупредили.

— Врешь!.. А где остальные?

— Наверно, съехали.

— Когда? — стиснув кулаки, неумолимо наседал Мегрэ. В эту минуту он способен был даже ударить. — Сознайся, они удрали сразу же, как только пристрелили того типа на улице. Оказались хитрей остальных. Не стали дожидаться, пока полиция оцепит квартал.

Хозяин не поднимал глаз.

— Взгляни на карточку и не отрицай, что знаешь его, — комиссар сунул ему под нос фотографию Виктора Польенского. — Ну, знаешь?

— Да.

— Он жил в этой комнате?

— Рядом.

— Вместе с остальными? А кто спал с этой женщиной?

— Клянусь вам, мне известно одно — их было несколько.

Вернулся Люкас. Почти одновременно с ним на улице завыла сирена «скорой помощи». Женщина вскрикнула от боли, но тут же прикусила губу и с вызовом посмотрела на мужчин.

— Слушай, Люкас, я побуду тут. Поезжай с ней. Не оставляй ее. Я хочу сказать: не отлучайся в больнице из коридора. Я попытаюсь добыть переводчика с чешского.

Другие задержанные жильцы тяжело спускались по лестнице, наталкиваясь на санитаров с носилками. В тусклом свете все это казалось какой-то фантасмагорией, походило на кошмар, но кошмар, воняющий немытым телом и потом. Санитары захлопотали вокруг роженицы, и Мегрэ счел за благо отойти в сторону.

— Куда ты ее? — поинтересовался он у Люкаса.

— К Лаэннеку. Я обзвонил три больницы, прежде чем нашел свободное место.

Содержатель гостиницы, не смея шелохнуться, уныло смотрел в пол.

— Останься и закрой дверь, — приказал Мегрэ, когда плацдарм очистился. — А теперь рассказывай.

— Клянусь, я мало что знаю.

— Вечером к тебе приходил комиссар, показывал фотографию. Так?

— Так.

— Ты заявил, что не знаешь этого типа.

— Прошу прощения! Я ответил, что он не из моих клиентов.

— Как так?

— Ни он, ни женщина не зарегистрировались. Комнаты снял на свое имя другой.

— Давно?

— Месяцев пять будет.

— Как его зовут?

— Сергей Мадош.

— Это главарь?

— Какой главарь?

— Прими добрый совет: не строй из себя идиота, иначе мы продолжил разговор в другом месте, и завтра же твою лавочку прикроют. Ясно?

— Я никогда не нарушал порядок.

— Кроме нынешнего вечера. Рассказывай о своем Сергее Мадоше. Он чех?

— Так написано в его документе. Все они говорили на одном языке. Но это не польский: с поляками я имел дело.

— Возраст?

— Лет тридцать. Сперва он говорил, что работает на заводе.

— Действительно работал?

— Нет.

— Откуда знаешь?

— Он же целыми днями дома торчал.

— А остальные?

— Тоже. Выходил на улицу всегда кто-нибудь один, чаще всего женщина, делавшая все покупки на улице Сент-Антуан.

— Чем же они занимались с утра до вечера?

— Ничем. Спали, ели, пили, дулись в карты. Вели себя довольно смирно. Время от времени пели, но ночью — никогда, и мне было не на что жаловаться.

— Сколько их было?

— Четверо мужчин и Мария.

— И все четверо спали с ней?

— Не знаю.

— Врешь. Говори.

— Между ними что-то происходило, но что — толком не понимаю. Им случалось ссориться — по-моему, из-за Марии.

— Кто был за главного?

— Похоже, тот, кого звали Карелом. Слышал я и фамилию, но не запомнил да и выговорить-то никогда не мог — на ней язык сломаешь.

— Минутку. — Мегрэ вытащил из кармана блокнот, какой бывает у прачек, и, словно школьник, помусолил карандаш. — Итак, женщина, которую ты называешь Марией. Потом Карел. Потом Сергей Мадош, на чье имя сняты комнаты. И покойный Виктор Польенский. Это все?

— Еще мальчишка.

— Что за мальчишка?

— Думаю, брат Марии. Во всяком случае, похож на нее. Они всегда называли его Петром — сам слышал. Лет ему шестнадцать — семнадцать.

— Тоже не работал?

Хозяин покачал головой. Он был без пиджака, и его пробирала дрожь, потому что Мегрэ распахнул окно в надежде проветрить комнату, хотя воздух на улице был почти таким же зловонным, как в гостинице.

— Никто из них не работал.

— Но ведь они много тратили, — удивился Мегрэ, указав на угол, где громоздились пустые бутылки, в том числе из-под шампанского.

— По меркам нашего квартала — много. Но смотря когда. В иные периоды им приходилось затягивать пояс. Это легко было заметить. Если мальчишка по несколько раз в день выносит и продает пустые бутылки, значит, они сидят на мели.