Вот и получается, что романы для меня – красная нить жизни, а рассказы и повести – что-то вроде спортзала, где проходят тренировки перед главным событием. Ведь бег на десять тысяч метров и на пять тысяч метров – это тоже отдельные дисциплины легкой атлетики, в которых устанавливаются и утверждаются свои рекорды, но все-таки для стайера[17] главной дистанцией остается марафон. Так и для меня в писательстве.

В общем, на этот раз я хотел бы поговорить о том, как пишутся романы. Вернее, я хотел бы на примере моих романов показать, как и какую я пишу прозу. Я говорю о «своих романах» как о едином целом, но на самом деле все они, разумеется, отличаются один от другого: по сюжету, по типу повествования, по месту и срокам написания. Тем не менее все они подчинены одному и тому же основному порядку и одинаковым принципам. Опять-таки по моему личному впечатлению, в чем-то главном они не так уж сильно различаются. Я действую по схеме, которую вполне можно назвать «стандартной рабочей процедурой» (business-as-usual). Другими словами, я придерживаюсь четкой последовательности действий, чередуя жизненный и рабочий циклы – именно так и становится возможным первоначальное появление романа. Но это только часть процесса. Для долгосрочной работы необходим значительный запас энергии, поэтому на самых первых порах я должен определиться с окружающей обстановкой и моим в ней расположением. Ведь при неудачном развитии событий я могу по ходу слегка переусердствовать себе во вред.

Перед тем как начать писать крупное произведение, я первым делом (выражаясь метафорически) убираю со своего письменного стола все лишнее. То есть создаю обстановку, в которой создаю «только роман, и ничего другого». Если, например, я пишу эссе для регулярной колонки в каком-нибудь журнале, я приостанавливаю этот проект, и от писательских халтур, за исключением каких-то особо выдающихся случаев, тоже отказываюсь. Такой уж у меня характер: когда я всерьез за что-нибудь берусь, ничего другого делать не могу. Хотя частенько бывает, что параллельно с написанием романа я продолжаю что-нибудь переводить – без дедлайна, в своем темпе, – но делаю я это не для заработка, а для смены обстановки, чтобы переключиться. Потому что перевод по своей сути – это производственный процесс, во время которого голова работает иначе, чем во время написания собственного текста. Следовательно, писать роман перевод не мешает. Он, как разминка в спорте, весьма полезен в качестве дополнительной нагрузки и, как мне кажется, помогает достичь сбалансированной работы мозга.

«Ты тут несешь какую-то чушь, но на самом деле надо же и на жизнь зарабатывать, а это значит – поневоле брать и другую работу, по мелочам», – могут возразить мне коллеги по писательскому цеху. И правда, как обеспечивать себя, пока пишешь роман? Я расскажу вам о схеме, которая оказалась хороша именно для меня. Конечно, лучше всего получить аванс от издательства, но в Японии системы авансов в нашей области не существует. Да и все равно в случае с романом эта сумма вряд ли покроет весь период работы над произведением. Опять-таки могу говорить только за себя, но пока книги мои продавались еще не очень хорошо, я всегда, когда писал романы, поступал следующим образом: брался за дополнительную работу, которая не была связана с писательством (в том числе и за тяжелую физическую). А вот предложений чего-нибудь написать я принципиально не принимал. Если оставить за скобками считаные исключения из этого правила (в самом начале моей карьеры, пока у меня еще не выработался собственный стиль, я действовал методом проб и ошибок), то, когда я писал роман, я писал только его.

С какого-то момента я начал писать романы по большей части за границей, потому что в Японии мне постоянно мешали какие-то непредвиденные дела (как внезапные радиопомехи). За границей можно было об этих делах не думать и сосредоточиться на работе. В общем, в моем случае уже на первом этапе, когда я только начинал писать романы (а для прозаика это очень важный этап, который определяет, как будет устроена его жизнь в дальнейшем), я понял, что мне лучше находиться подальше от Японии. Первый раз я выехал за границу с такой целью во второй половине восьмидесятых, но чувствовал я себя тогда все-таки не совсем уверенно. «Если так кататься, выживу ли я вообще?» – такая мысль очень меня беспокоила. Наглости у меня хватало, но тут требовалась решимость другого уровня – готовность сжечь за собою все мосты, отрезать путь к отступлению. Я договорился с одним издательством, что напишу для них травелог, и даже умудрился со скрипом получить аванс (впоследствии эти путевые заметки вышли под названием «Далекий барабан»), но, несмотря на это, я понимал, что мне придется потратить на поездку все свои сбережения и как-то жить дальше.

Все-таки я решился, отправился на поиски новых возможностей – и в моем случае это решение себя оправдало. «Норвежский лес», который я написал, пока жил в Европе, разошелся на удивление хорошо, жизнь налаживалась, и я постепенно смог разработать схему, позволяющую мне продолжать не спеша создавать романы. В этом смысле, я считаю, мне здорово повезло, но на одном везении я бы далеко не уехал. Свою роль сыграли решимость и напористость. Я готов к тому, что это высказывание может показаться кому-то заносчивым.

Когда я пишу роман, у меня есть правило «десять листов в день». Лист – это формат писчей бумаги, на котором умещаются четыреста иероглифов. Если измерять в экранах моего «Мака», получается два с половиной экрана, но я считаю по старинке в бумажных листах. После десяти листов, даже если хочется продолжать, я останавливаюсь, и наоборот, если идет как-то не очень – не прерываюсь, пока не напишу все десять, потому что в долгосрочной работе важна регулярность. А если один день ты пишешь километры, а в другой – ни строчки, то какая тут может быть регулярность? Мои десять листов – как карточка учета рабочего времени, закрыл – и порядок.

Я уже слышу голоса: «Тоже мне, деятель искусства!», «Да это ж прям как на заводе». Да, деятель искусства, наверное, так не поступит, но кто сказал, что прозаик обязательно должен им быть? Кто и когда так решил? Никто не решал. Мы можем писать свою прозу так, как нам нравится. Попробуйте подумать: «А ведь быть деятелем искусства вовсе необязательно», и вам сразу станет легче жить. Прозаик прежде всего свободен, а такой человек по определению делает, что хочет, так, как хочет, и там, где хочет, тогда как деятель искусства в церемониальных одеяниях и пошевелиться толком не может, к тому же постоянно озабочен своим образом в глазах общества.

Так не лучше ли оставаться просто свободным человеком?

У Исака Динесена[18] есть известное высказывание: «Пиши каждый день, без надежды, без отчаяния». Вот я и писал каждый день по десять листов. Бесстрастно и невозмутимо. «Без надежды и без отчаяния» – на самом деле замечательно сказано! Я вставал с утра пораньше, разогревал себе кофе и четыре-пять часов работал за письменным столом. Если писать в день по десять листов, то за месяц получится триста. За полгода – тысяча восемьсот листов. Конкретный пример: тысяча восемьсот листов – это как раз первый черновик рукописи «Кафки на пляже», романа, который я писал в основном на северном побережье острова Кауаи на Гавайях. Там, знаете, нет вообще ничего, кроме постоянно идущего дождя, благодаря этому работа у меня спорилась. Я приступил к написанию в начале апреля и закончил в октябре. Помню точно, потому что начал писать, как раз когда стартовал сезон профессиональной бейсбольной федерации, а закончил – к началу чемпионата Japan Series[19]. В тот год «Якультские ласточки», которых тренировал Вакамацу, стали чемпионами, и я, их преданный болельщик на протяжении долгих лет, пребывал в диком восторге: «Ласточки – чемпионы! А я дописал роман!» Это чувство я отлично запомнил. Все время работы я практически безвылазно сидел на Кауаи, поэтому не мог во время сезона ходить на стадион Дзингу и смотреть их игры. Конечно, было очень жаль.