Примерно так я всегда и думаю. Мой мозг, как я уже говорил, изначально не очень-то поворотлив, и если я высказываю скороспелое суждение, то оно, как правило, оказывается впоследствии в корне неверным (или неуместным, что называется «не пришей кобыле хвост»). Досадные оплошности такого рода не раз и не два приводили к довольно болезненным последствиям. Я снова и снова попадал в неловкое, глупое, а то и опасное положение. В конце концов понемногу я выработал привычку не полагаться на свою первую, непосредственную реакцию. То есть в моем случае это не врожденная, а благоприобретенная особенность мышления, результат целой череды чудовищно неудачных решений.

Именно поэтому, когда что-то происходит, я не спешу делать выводы. Мой мозг работает по-другому. Он пытается зафиксировать образ (будь то событие, свидетелем которого я стал; человек, с которым мне довелось встретиться; какой-то новый опыт) во всей его полноте и единичности, в качестве своеобразного тестового случая (каковым он, собственно, и является). Позднее, когда эмоции поутихнут, я могу еще раз вернуться к этому образу, рассмотреть его с разных позиций и, наконец, вынести продуманное и непоспешное суждение.

В наше время как-то по умолчанию подразумевается, что реагировать нужно моментально и по возможности однозначно – в формате «черное – белое». Разумеется, некоторые вопросы не терпят промедления и требуют четких, безотлагательных ответов. Например: «Объявлять войну или нет?», «Запускать с завтрашнего дня АЭС или нет?» В таких крайних случаях реакция действительно должна быть однозначной и незамедлительной, иначе не избежать заварушки. Но, откровенно говоря, случаи, требующие от нас моментальных и единственно верных решений, в нашей жизни редкость. А чем быстрее проходит осмысление информации (то есть чем меньше времени проходит между ее получением и выдачей выводов) и с чем большей легкостью любой из нас делается ньюсмейкером, комментатором или экспертом, тем тревожнее и бездумнее становится мир. И опаснее скорее всего тоже. В разных анкетах и опросниках в качестве возможного ответа предусмотрен вариант «затрудняюсь выбрать», так вот мне всегда не хватает обстоятельства времени: «в данный момент затрудняюсь выбрать».

Ладно, поговорили о современном мире, и хватит, вернемся к беседе о литературном творчестве. Если вы хотите стать прозаиком, то, как я уже сказал, ваша задача заключается не в вынесении суждений, а в накоплении как можно большего объема «натурального» материала в его исходной форме. Для этого нужно особое пространство, своего рода ваше внутреннее хранилище, воображаемая комната-шкаф. Разумеется, уместить в нее все невозможно. Объем человеческой памяти ограничен. Поэтому нам необходима минимизирующая система обработки данных, которая позволит ужать нужную информацию.

Скажем, я в большинстве случаев пытаюсь зафиксировать в памяти несколько подробностей, наиболее красноречиво повествующих о событии, персоне или ситуации. Так как всю картину сохранить в памяти непросто (или, иными словами, ее легко забыть и трудно вспомнить), самое разумное – сосредоточиться на характеристиках, которые обладают наибольшим потенциалом для запоминания. Именно это я и называю минимизирующей системой.

Что же это за характеристики? Это те самые мелочи и детали, которые вызывают у вас «ого!»-реакцию – именно они лучше всего фиксируются в памяти. В идеале ими станут необъяснимые вещи, нелогичные или противоречащие основному ходу событий, вызывающие у вас вопросы, таинственные, намекающие на какую-то загадку. Вы собираете такие фрагменты, навешиваете на них опознавательную бирку (время, место, событие) и храните у себя в голове, в своем внутреннем хранилище. Конечно, всю эту информацию можно записать, например, в специальный блокнот, но я все-таки предпочитаю полагаться на собственную память. Во-первых, потому что таскаться повсюду с блокнотом – то еще удовольствие, а во‑вторых, потому что я обнаружил, что, как только что-то записываю – сразу расслабляюсь и забываю вообще все. По методу «внутреннего хранилища» забывается только то, что и без того должно забыться, а то, что важно помнить, остается в голове. Мне очень нравится этот процесс естественного отбора.

Кстати, есть одна байка, которую я очень люблю. Говорят, что как-то раз Поль Валери брал интервью у Альберта Эйнштейна и, в частности, спросил у гениального физика, носит ли тот с собой блокнот для записи новых идей. Эйнштейн вообще был человеком невозмутимым, но тут заметно удивился. «Это лишнее, – ответил он. – Новые идеи, знаете, приходят редко, я их все помню».

Я навскидку и не скажу, когда мне в последний раз хотелось, чтобы у меня с собой оказался блокнот. По-настоящему важные вещи, будучи доверены памяти, не так-то просто забываются.

Внутреннее хранилище – незаменимая вещь, когда вы пишете роман. Точные, выверенные аргументы и оценочные суждения не очень-то помогают нам создавать художественную прозу. Более того, они зачастую препятствуют естественному потоку повествования. Но даже если ваша умозрительная комната-шкаф полна самых разных, никак не связанных вещей и деталей, вы будете удивлены, когда заметите, насколько замечательно они складываются в единую картину по мере необходимости.

Но о каких вещах, о каких деталях идет речь?

Ну… Возьмем, к примеру, человека, который сразу начинает чихать непонятно почему, если рассердится. При этом, раз начав, он никак уже не может остановиться.

Честно говоря, среди моих знакомых такого человека нет, но давайте предположим, что среди ваших – есть. И вот вы пытаетесь объяснить, чем вызван такой феномен.

Вы придумываете гипотезу – из области физиологии или психологии – и опираетесь на нее, анализируя это странное поведение. А моя голова работает по-другому. Я просто думаю: «Надо же, каких только людей на свете не бывает», и все. Я не пытаюсь делать далеко идущие выводы, просто фиксирую курьезный факт как еще один пример существующего в мире разнообразия и отправляю его в ментальное хранилище. У меня там ящики уже доверху набиты фрагментами реальности и обрывками воспоминаний, которые я собираю и бережно храню.

Джеймс Джойс сказал об этом лаконично: «Воображение – это память». И я с ним скорее согласен. Даже не скорее, а просто согласен – очень уж точно он это сказал. Мы называем воображением разрозненные, никак не связанные фрагменты нашей памяти. Звучит несколько несогласованно, но это кажущееся противоречие. Когда мы начинаем собирать отрывки, в нас просыпается интуиция и мы прозреваем возможное будущее. Сила прозы зарождается именно в таком взаимодействии фрагментов.

У каждого из нас – по крайней мере у меня – есть такое внутреннее хранилище. В нем собрано много-много ящиков, где хранятся знания и воспоминания. Есть большие ящики, а есть маленькие, есть ящички с двойным дном и другими секретными приспособлениями. В процессе работы я могу извлечь запрятанную в них информацию, если она нужна для моей истории. Ящиков этих – не счесть, но когда я сосредоточен на работе, то точно знаю, где находится место, в котором лежит нужная мне деталь, и сразу же безошибочно его нахожу. Не существующие для меня в обычное время воспоминания сами приходят в мою память. Я погружаюсь в состояние гибкой безудержности, когда мое воображение будто бы существует вне моего сознания, превращается в отдельную сущность и живет само по себе. Невероятное ощущение. Излишне говорить, что для такого писателя, как я, это внутреннее хранилище – ничем не заменимый, практически неисчерпаемый ресурс. В фильме Стивена Содерберга «Кафка» исполнитель главной роли Джереми Айронс проникает в жуткий замок (позаимствованный, разумеется, из одноименного романа Кафки) через комнату-шкаф, по всему периметру которой от пола до потолка тянутся ряды ящиков. Когда я увидел эту сцену, то внезапно понял, что это почти точная визуализация моего сознания. «Кафка» – очень интересный фильм, так что посмотрите его целиком или хотя бы эту сцену. Хочется думать, что мое сознание все-таки не такое жуткое, но, как мне кажется, устроено оно очень похоже.