Скованный ватными тампонами во рту, Стукашов утвердительно покачал головой. Нажав ногой, обутой в изящную босоножку, на педаль бормашины, под визг сверла в раскрытом рту пациента Печерская не умолкала:

— Но вас я, Иван Геннадьевич, не застала. Ответил некто, назвавшийся посторонним. Тогда я вас отыскала по мобильному. Кто же этот незнакомец в кабинете кума? Голос у него приятный, доброжелательный. Как все женщины, я сгораю от любопытства…

После того, как Печерская закончила процедуру и удалила тампоны, прополоскав рот, Стукашов облегченно выдохнул:

— Из Москвы, Нина Александровна, к нам сей господин пожаловал. Я в отпуске, вот Папаша и посадил его в мой кабинет. А из отпуска срочно отозвал.

— Как я вам сочувствую, Ванечка Геннадьевич, — артистично, с состраданием пропела Печерская. — И к чему такая спешка?

— Вот и я думаю — к чему? Сейчас поеду сдавать билеты в Сочи, и прощай, забронированный номер в санатории МВД. Проверочка у нас, Ниночка, проверка. Похоже, всех поставят на уши. Ведь господин непростой, прислан к нам из столичной ФСБ насчет президентского указа о моратории.

— Да что проверять, ведь серийного маньяка наконец расстреляли.

— Так вы уже осведомлены? Вроде бы все по закону, но наверху сомневаются. Там считают, не ко времени с ним покончили, с нарушением моратория, вот и проверяют.

И уже с порога, вытирая носовым платком вспотевшее лицо, Стукашов, полуобняв Печерскую, шепотом произнес:

— За зубы спасибо, а Трофиму Валентиновичу вы все-таки сообщите о проверке. Мы ему по мобильному и домой названивали, но так и не отыскали. Конечно, он объявится, завтра ему дежурить. Но в его интересах, чтобы дал знать о себе как можно скорее. Скажем, не позднее сегодняшнего вечера.

Вряд ли стоило сомневаться, что о близких отношениях Благова со стоматологом централа знали все или почти все сотрудники учреждения. И, конечно, Стукашов, исходя из своей должности, был уверен, что быстрее всех отыщет подполковника его же любовница.

Едва ее пациент скрылся за дверью, как Печерская, опасаясь прослушивания, выбежала из кабинета во внутренний двор централа. Достав мобильник, она набрала номер своего домашнего телефона. Разыскивать Благова не пришлось: любовник Нины Александровны, пока ее супруг с дочкой укатили на юга к морю, отсыпался от тягот тюремной службы у нее дома.

— Слушаю, — осторожный Благов произнес единственное слово. Мало ли кто может звонить Печерской. И если то был кто-то из знакомых, включая близких подруг и столь далекого мужа, он должен был назваться мифическим сантехником, осуществляющим ремонт унитаза.

Узнав голос Нины, Благов бодро затараторил:

— Докладываю как старшей по должности. Картошка поджарена, вешенки томятся в горшочке, в магазин я тоже сбегал…

— Прервись, Трофим, — Печерская властно перебила любовника. — Дождись меня, закончу прием, сразу еду домой. — Она взглянула на циферблат, уточнив: — Подъеду не позже четырех. Есть срочный разговор, повторяю — срочный. Без меня никуда, если нечего делать — пропылесось ковры.

Не дожидаясь ответа, Печерская отключила мобильник и, закурив ментоловую «Монтану», вернулась в кабинет. После чего приготовила крепкий кофе, влив в него столовую ложку коньяка. «Кофе, курево, коньяк — три в одном, — не без удовольствия подумала Печерская. — Расслаблюсь минут на десять, а там созвонюсь с тезкой, секретаршей Папуши. Может, новости какие подкинет, заодно и поболтаем, лишняя информация не помешает».

⁂

Понимая, что просмотр документации централа — уголовных дел, дежурного журнала, разного рода сводок и объяснений — будет эффективным лишь в сочетании с присущей его ведомству оперативной работой, посланец президента, как себя без излишней скромности окрестил Лаврик, с помощью начальника Тригорской ФСБ разом поставил до сотни телефонов и мобильников сотрудников централа на прослушку. Среди прочих, тоже весьма полезных (ведь весть о проверке Федеральной службы безопасности уже разнеслась по централу), разговор Благова и Печерской оказался зафиксированным спецотделом столь осведомленного ведомства.

«Ничего особенного, обычный служебный роман, или, как говорят французы, адюльтер, — рассудил Лаврик. — Все-таки личные дела офицера Благова и стоматолога централа напрямую не касаются нашего ведомства. Однако на всякий случай стоит внести их в досье», — подумал подполковник, делая пометку в своем блокноте.

Дневная жара спала, когда вечером из ворот централа выехала крытая тентом светлая «Газель». В кабине, кроме водителя, находились двое — отозванный из отпуска Стукашов и габаритный, под два метра ростом, надзиратель четвертого корпуса Арсений Горбенко. Миновав центр города, сделав изрядный крюк, «Газель» сквозь тоннель под железнодорожными путями выехала на мост через реку и, проехав загородную зону, остановилась у ворот городского кладбища.

Машину здесь уже ждали. Из находившегося перед воротами красного кирпича двухэтажного здания вышли с лопатами двое мужчин в брезентовых робах и забрались в кузов. Свернув с центральной аллеи, асфальтированной тропой машина проехала в отдаленный участок кладбища до высокого каменного забора.

Здесь, в трех метрах от ограды, находилась свежевырытая могила. Пока мужчины и помогавший им Горбенко, вытащив из кузова гроб, готовились опустить его в могилу, Стукашов с водителем, переговариваясь, курили. Грубо сколоченный гроб из необработанных досок оживлял желтого цвета крест плотного картона, приколоченный в центре крышки.

— Поосторожней, ребята, — Иван Стукашов подошел к краю могилы. Отбросив недокуренную сигарету, он наблюдал, как могильщики подвели под гроб широкие, на лямках, брезентовые ремни и начали опускать его в могилу. — Туберкулезный бомж, он туберкулезник и есть. А гроб мы раствором на всякий случай обработали.

— Нам не привыкать, — отозвался худощавый жилистый мужчина, старший из двух. — Всяких хоронили — инфекционных, из ракового диспансера, да и туберкулезных тоже. Однако что-то давненько из тюрьмы никто не поступал.

Одновременно с его словами деревянный короб с небрежно подведенным снизу ремнем соскользнул наискосок по диагонали, с высоты грохнувшись в яму. Крышка отскочила, крест отлетел в сторону.

— Мать вашу ети! — рявкнул Стукашов, выругавшись, добавил в сердцах: — Е…..ые работнички, — при этом едва не столкнув в могилу Горбенко. — Давай, Арсений, спускайся. Крышку-то прибей, сделай все, как положено.

— Не ругайся, начальник. Всякое случается, у нас и не такое бывало. — Гробовщик, что помоложе, квадратного вида молодой парень, спрыгнул вниз.

— А ведь молод ваш туберкулезный, хоть и с бородкой. — Он подтянул под голову трупа сместившуюся подушку, но, ощутив что-то липкое, отдернул руку. Ладонь его оказалась в крови.

— Откуда кровь, начальник? — Парень из могилы зло взглянул на Стукашова. — Еще не хватает домой заразу принести. Брось, Иваныч, какую тряпку, — обратился он к напарнику. Вытерев руки и ловко подтянувшись на мускулистых руках, выпрыгнул из могилы.