Врала я на первый взгляд легко и просто – мама у меня ученый и потому часто отсутствует, а отец тяжело ранен в Афганистане (вот здесь, преподнося это подругам и учителям как великую тайну, я привычно получала изрядную порцию сочувствия).

«Личность, помещенная в рамки требований, которым она не может соответствовать, начинает развивать ложную личность – грандиозный фасад, за которым можно спрятать невыносимый стыд».

Снова Анастасия Д.

Я запомнила это из книги в приемной В., а теперь вот наконец записала.

Жанка врет Ливрееву, скрывая свой ранний брак и ту трагедию, что с ней произошла, небрежно прикрывает провинциальность, топорно выдавая себя за роковую красавицу, которой в жизни не слишком повезло. Ливреев лукавит с Жанкой, оставляя ее на безопасном расстоянии, но постоянно чем-то обнадеживая (о, это извращение женатой души! – просто трах ему уже не интересен, ему тоже понадобилась «история», все это время упорно навязываемая ему моей подругой).

Я всю нашу совместную жизнь лгу Андрею, ведь так спокойней…

Андрей, привычно недоговаривая, таким образом постоянно врет мне, и еще я чувствую, что вскоре после рождения Тошки у него вновь появились другие бабы.

Скорее всего, с такой же помойки, где мы с ним познакомились, но что это меняет?!

Он приносит на коже частички их пота и блеска для губ, а его пошлое «зая» карябает мой слух еще сильнее потому, что так зовется кто-то еще…

Не милосердие, не правда, не любовь, царица мира людей – ложь, потому что лишь она по-настоящему спасительна. Ложь позволяет нам выживать и даже развиваться.

Если бы я не встретила В., я могла бы быть почти счастливой в своем одеянии из лжи.

Великолепно разыграв неподдельный интерес к моей персоне, этот хитрый демон вынудил меня обнажить перед ним не только тело, но и тонкую, ткни – вот-вот порвется, – трусливую душу.

Он сорвал мои блестящие одежды и не остался, сука, хотя бы просто где-то рядом, а оставил меня наедине с моей правдой, которая заключается в том, что я самозванка, которой фортануло отхватить путевку в иную жизнь, никчемная танцовщица, даже в стриптизе не сумевшая добиться чаевых и уже через месяц ставшая там обычной обслугой, духовная и почти физическая сирота, жалкий комочек фальши, с тупым упрямством выдающая себя за эксклюзив.

Скоро что-то случится…

Хорошо бы Андрей, придя как-нибудь с работы, вдруг будничным голосом, за ужином в нашей дивной столовой, объявил мне, что встретил другую, породистую, ему под стать, свободно болтающую на трех языках, независимую, с отличным бэкграундом и, правда, немного лошадиной (но разве это большой недостаток?!) челюстью…

Ложь плоха только тем, что за нее приходит расплата.

Почти достроив свой ковчег, я по-прежнему дышу враньем и каждую минуту жду расплаты как единственно возможного освобождения.

Ладно, оставляю на этих страницах свой депрессняк и бегу, а то ребятки давно ждут свою зарплату.

Перед ужином Самоварова, сказав доктору, что хочет в одиночестве поработать над задуманным романом, ушла за домик и, расположившись в тени сосен на раскладном стульчике, обнаруженном в захламленной прихожей, принялась за дневник пропавшей.

Сказать о своей находке Валерию Павловичу, а тем более Андрею, Варвара Сергеевна, по неясной даже для нее самой причине, не сочла нужным.

Тошке позволили ужинать в столовой вместе со взрослыми. Диляру к столу не позвали. Приведя мальчика все с тем же насупленно-испуганным выражением лица и на ходу поправляя на голове несвежий платок, она словно растворилась где-то в пространстве дома.

Андрей приехал около восьми, с порога был хмур и, в отличие от вчерашнего, неразговорчив.

«Его можно было бы назвать интересным, статным мужчиной, но эти тонкие, напряженно сжатые, с опущенными вниз уголками губы, демонстрирующие то ли высокомерие, то ли постоянную напряженную работу мысли, делают его облик закрытым и даже отталкивающим…» – подумалось Варваре Сергеевне.

Громоздкий, как шкаф, водитель Виктор, с такой же сосредоточенной, как и у хозяина, физиономией, вошел в дом следом за ним, неся в руках два больших пакета с готовыми роллами и салатами из элитного гастронома «Глобус Гурмэ».

Под роллы хозяин, на сей раз даже не спрашивая мнение гостей, разлил всем подогретое распоряжайкой саке в специальные сосуды, которые выудил из барного шкафа.

Варвара Сергеевна сидела рядом с Тошкой и, под тяжелым взглядом отца мальчика, терпеливо учила его орудовать деревянными палочками, прилагавшимися к готовым японским закускам.

С едой управились быстро, но мальчишка вовсе не хотел уходить в свою комнату, к няне, поджидавшей его с теплой ванной и новой книжкой.

На протяжении всего ужина Андрей бросал на Жанну многозначительные взгляды. Какое-то время старательно их игнорируя, она, наконец, не выдержала, подошла к Тошке и взяла его за руку:

– Пойдем… Взрослым надо поговорить.

– Но я хочу еще побыть тут!

– Спокойной ночи, сынок, – оборвал его отец не то чтобы грубо, но тоном, не терпящим возражений.

Скуксившись, мальчик неохотно протянул Жанне руку и, несколько раз обернувшись в сторону Варвары Сергеевны, будто умоляя ее о чем-то своим пронизывающим взглядом, обреченно удалился.

– Итак, – без предисловий начал Андрей, – начну с того, что мне очень неловко перед вами, – он в упор посмотрел на Валерия Павловича, – за то, что я вынужден вам сообщить…

Самоварова и доктор, отодвинув от себя тарелки, в ожидании каких-то, судя по всему, нехороших новостей, напряженно молчали.

В доме повисла тишина, и сидящим в столовой было слышно, как на втором этаже наливается ванна, а Тошка о чем-то громко и плаксиво спорит с Дилярой.

– Моя вина лишь в том, что я не удосужился выяснить это раньше, – подчеркнуто сухо продолжил Андрей. – В свое оправдание могу сказать, что если уж я и впускаю кого-то в самый ближний круг, – он снова в упор посмотрел на Валерия Павловича так, словно даже не ища, но требуя от него безоговорочной поддержки во всем, что бы он ни сказал, – я этому человеку доверяю… При известной степени доверия, – а кому, как не жене, выносившей и родившей сына, мужчина может довериться?! – у нормальных людей не возникает необходимости перепроверять факты, которые ему сообщают…

Варвара Сергеевна уже начала ощущать себя так, будто находится на рабочем совещании, созванном по какому-то очень скверному поводу.

– Андрей, ты нас не пугай… Если не затруднит, давай ближе к сути, – не удержался Валерий Павлович.

– Суть такова, что моя жена чудовищно врала мне с самого начала! Причина ее вранья мне неизвестна, а смысл, если он вообще может быть, ужасен. Ее девичья фамилия – Рождественская…

Андрей с грохотом отодвинул стул, встал и извлек из внутреннего кармана снятого им перед ужином и висевшего на спинке стула пиджака сложенный вчетверо листок бумаги.